Форум » Дискуссии » Velikie kapitani istorii -Napoleon » Ответить
Velikie kapitani istorii -Napoleon
milstar: http://www.vokrugsveta.ru/telegraph/history/195/ Третья мировая война 1812 года Для Наполеона Россия была лишь перевалочным пунктом на пути в Персию и Индию Французский художник Франсуа Анри Мулар (Francois Henri Mulard, 1769–1850), современник Бонапарта, оставил неопровержимое свидетельство масштабности планов императора, который 27 апреля 1807 года принял в Восточной Пруссии посольство из Персии C 1812 годом ассоциируются, прежде всего, нашествие Наполеона, Бородино, горящая Москва. Осень 1812 года — словно страшный сон: корпуса Великой Армии шли на Санкт-Петербург и Киев, в Москве расположилась штаб-квартира императора Франции и короля Италии; авангарды встали на пути к Волге. В этот год с Россией воевали сразу четыре империи: обе католические — Франция и Австрия, и обе исламские — Османская Турция и Иран. Это была не одна большая война, а три отдельных. Турецкая и Персидская войны начались задолго до 1812 года и длились сами по себе. К осени с Османией был заключен мир, вторая война кончилась. Но уже восьмой год шла еще третья, как казалось, бесконечная Персидская кампания. Воевали за пограничные страны, о которых знали в то время и в Париже, и в Санкт-Петербурге только ученые-ориенталисты и кавказские ветераны: Талыш, Шеки, Шурагель, Ширван, Куба, Карабах, Кази-Кумух. Тайные планы Бонапарта В марте 1812 года в огромном кабинете Наполеона были расстелены гигантские карты. Император почти не спал, дни и ночи он изучал предстоящие театры военных действий, но не только русский. Своему доверенному адъютанту, седовласому графу де Нарбонн-Лара (Louis de Narbonne-Lara, 1755–1813), он однажды сказал: «Вам известно о миссиях в Персии генералов Гардана (Charles Mathieu Gardanne, 1766–1818) и Жубера (Barthelemy Catherine Joubert, 1796–1799). Ничего существенного из этого не вышло, но у меня хранится карта, на которой указаны средства народов и пути, по которым можно пройти из Эривани и Тифлиса до английских владений в Индии. Быть может, этот поход окажется легче того, который ждет нас через три месяца. Представьте себе, что Москва взята, Россия сломлена… и скажите мне, разве есть средство закрыть отправленной из Тифлиса великой французской армии и союзным войскам путь к Гангу?» В апреле 1812 года странное сообщение пришло из Швеции. Жан-Батист-Жюль Бернадот (Jean-Baptiste Jules Bernadotte, 1763–1844), наследник престола, еще недавно маршал Франции, по секрету сообщил русскому послу графу Петру Корниловичу Сухтелену (1751–1836): «Мне пишут, что он рассчитывает покончить с Россией в два месяца; затем пойдет на Константинополь, куда хочет перенести свою столицу, чтобы оттуда управлять Россией и Австрией, как и всеми остальными. Затем он хочет напасть на Персию, обосноваться в Испагани, где ему не придется иметь дела с людьми, которые рассуждают; наконец, не более, как через три года, двинуться на Дели и напасть на англичан в Индии». Это были предположения практически на грани фантастики, но от Наполеона ждали чего угодно. Трудно поверить, но не только Император, а вся Великая Армия была уверена, что идет сквозь Россию. Сохранились письма молодого солдата 6-го полка Молодой гвардии, 1-го батальона, 4-й роты. За несколько дней до пересечения границы России он писал отцу: «Сначала мы вступим в Россию, где нам придется немножко подраться, чтобы проложить себе путь дальше. …Ведут огромное и сильное войско, но мы не знаем, для России ли оно. Кто говорит, что мы пойдем в Индию, кто — в Египию, не знаешь, кому верить. Мне лично решительно все равно. Я хотел бы пойти на край света». Как написано в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, «Аббас-Мирза был очень талантлив, необыкновенно учен, отличался приятным, благородным обхождением и любил европейские нравы и европейское образование» Интриги англичан В 1810 году Россия была союзницей Наполеона, в Европе русские и французские корпуса действовали вместе. В Тегеране британский посол сэр Хартфорд Джонс (Sir Hartford Jones Brydges, 1764–1847) изо всех сил старался теперь оживить угасающую войну. В мае он выехал в Тавриз, столицу Персидского Азербайджана. Эта провинция почти не зависела от Тегерана: здесь самовластно правил молодой принц Аббас-мирза (1783–1833), наследник престола и генералиссимус (наиб-султан) Ирана. Именно он вел войну против России, и на нем же лежала ответственность за сношения со всеми западными державами. Принц Аббас мечтал стать Петром Первым Ирана. Он был свирепым западником; более того — безудержным поклонником Наполеона. И потому англичанам с ним было нелегко договариваться. Джонс уверял наследника, что теперь — самое время взяться за возвращение Кавказа. В июне прибыл воинственный генерал сэр Джон Малькольм (Sir John Malcolm, 1769–1833), сторонник самых решительных действий в любом направлении. С ним было около 350 британских офицеров и унтеров. С кораблей выгрузили 30 000 ружей, 12 орудий, сукно на мундиры для сарбазов. Всё это Британия предоставила шаху бесплатно. Аббасу посол сообщил: это только начало, ему помогут создать корпус в 50 000 штыков. Артиллерию возглавил майор Линдсей. Отважный капитан Уильям Монтис отправился в Эривань, затем к берегам Каспийского моря, на разведку. Британцы приняли наследство генерала Гардана: уже сформированные батальоны, фортификации, артиллерийские заводы. В Тавризе и Испагане мгновенно возникли целые военные городки, где говорили только по-английски. Всё беспокойнее становилось в Тифлисской губернии, которая еще десять лет назад была царством Картли и Кахетии. В Иране укрывался мятежный грузинский царевич Александр Ираклиевич (1778–1838), его отряды тревожили пограничные селения. В набегах вместе с царевичем участвовали капитан Монтис и другие офицеры. В августе 1812 года царевич Александр сам ворвался в пределы Грузии и начал свою собственную войну — в неприступных горных ущельях. Его поддержали пшавы и хевсуры. Одновременно действовали и французско-имперские агенты. В 1811 году в Крыму три итальянца, Феликс Лагорио (отец пейзажиста Льва Феликсовича Лагорио), Аморети и Галер, создали компанию для торговли с Мингрелией и Имеретией. Директор, Феликс Лагорио, неаполитанский консул, был давним шпионом Наполеона. Все шло по плану Джонса: с июня 1810 года снова начались набеги на российские границы. Пожар раздут Восточные события того времени странны — тем, что постоянно судили победителей. Джонс, великолепный дипломат, в одиночку перевернувший ситуацию в Центральной Азии, отвративший близкую угрозу вторжения в Индию, был по мелочным поводам обвинен, отдан под суд, отослан. Подготовленный им хитроумный договор с Британией в марте 1812 года подписал новый посол — сэр Гор Узли (Sir Gore Ouseley, 1770–1844). Договор предполагал фактически настоящий военный союз. Великобритания и Иран отныне вместе объявляли войну России. На войну Англия выделяла 200 000 туманов ежегодно, обещала создать на Каспии военный флот. Узли обещал, что добьется от России возвращения под власть шаха Грузии и Дагестана. С новым послом прибыли новые английские офицеры, которых возглавляли майоры Дарси и Стоун. Узли привез для шаха 600 000 туманов — на три года войны. Это все и решило. Сам Фетх-Али-шах (1766–1834), считавшийся самым богатым человеком мира, болезненно любил деньги. Он не устоял. Золото исчезло в недрах его казны. Принц Аббас-мирза получил приказ — начать большую войну. По сути, на три года Британия арендовала иранскую армию и внешнюю политику. В феврале 1812 года сам Аббас из Нахичевани повел войска на Россию. Теперь — в окружении британских офицеров, с британской артиллерией. Поначалу он действовал успешно, была взята русская крепость Султан-Буда, правда, штурмующие войска в тридцать раз превосходили гарнизон. В марте для смотра войск в Тавриз прибыл сэр Гор Узли и старшие офицеры британской миссии. Посол имел почти диктаторские полномочия от шаха. Войсками командовал Аббас-мирза, британский посол должен был руководить самим Аббасом. Эта карта Персии была опубликована бостонским издательством «Thomas & Andrews» в 1812 году. Если бы авторы нанесли на нее государственные границы, уже год спустя она бы оказалась сильно устаревшей В преддверии большой войны на севере российский МИД пытался начать переговоры о мире. В ставку Аббаса-мирзы выехали посланцы кавказского генерал-губернатора, майор Попов и надворный советник Василий Иванович Фрейганг (1783–1849). Но встретил их Узли. Оказалось, что и переговоры шах поручил вести ему. Попов и Фрейганг вернулись ни с чем. С ними в Тифлис прибыл молодой шотландец Роберт Гордон, секретарь Узли. Он передал, что шах непреклонен и требует возврата Грузии, иначе — война. Требование это было безнадежное. Генерал-губернатор и главнокомандующий Кавказа, генерал от инфантерии Николай Федорович Ртищев (1754–1835) отдал приказ: готовить полки к походу. Разведка доносила: наследный принц Аббас войны не желает. Он действует по приказу отца и унижен властной навязчивостью сэра Гора Узли. Насколько принц-бонапартист рвался в бой вместе с французскими офицерами — настолько он теперь упирался в окружении англичан. В июле дикая курдская конница ворвалась в Карабах, перерезала дороги в Талыш. Но регулярные сарбазы, личное войско наиб-султана, все еще стояли на месте, лишь иногда вяло обстреливала границы артиллерия. 27 июля 1812 генерал Ртищев писал канцлеру графу Николаю Петровичу Румянцеву (1754–1826): «…Желание Аббас-Мирзы обратиться к миру есть искренно… но влияние иностранной державы, т. е. Англии, весьма много действует на тегеранский кабинет… С приездом английского посла в Тавриз обещанный наследником Персии со стороны его почетный чиновник не был ко мне выслан, пленные российские офицеры и солдаты не выданы, сбор войск снова начался». Перераспределение сил В августе 1812 года Наполеон взял уже Смоленск и был на пути в Москву. Великобритания официально вступила в военный союз с Россией. При ставке фельдмаршала Кутузова появился британский военный агент, генерал сэр Сидней Смит (Sir William Sidney Smith, 1764–1840). Как раз в это время развернулись, наконец, настоящие военные действия в Закавказье. Немногочисленные русские отряды отступали. Аббас-мирза с двадцатитысячным войском занял город Ленкорань. Снова было присоединено к Ирану Талышское ханство. Взята была крепость Аркеван, оттуда окрывались дороги на Ширван и на Баку. Возникла вновь безумная ситуация: теперь, наоборот, на Кавказе британский посол направлял войну против главного союзника своей страны. Механизм войны был запущен, остановить его было невозможно. Сэр Гор Узли теперь пытался сдержать напор Аббаса. Он добился того, что Аббас согласился встретиться лично с генералом Ртищевым. В конце сентября к нему для предварительных переговоров прибыл генерал-майор Федор Исаевич Ахвердов (1774–1820). Русские, наконец, шли на уступки. Было предложено сделать Талышское ханство независимым государством, чем-то вроде нейтральной зоны между империями. Но уполномоченный Аббаса, мирза Абд-уль-Касим, отверг все мирные предложения. Огромные карты Ирана, Османии, Индии и даже Китая везли в специальной карете в личном обозе Наполеона. В Кремле они снова были расстелены на каменных плитах дворцовых покоев. В окружении Наполеона иногда появлялись люди в восточных одеяниях. В мемуарах французы упоминают о них коротко и с недоумением. Кто это такие были, откуда — почти ничего не известно. Например, есть сведения, что император принимал каких-то татар с Волги. Он убеждал их отправляться в Казань и там поднимать восстание. Появился в свите Наполеона совсем уж странный персонаж — князь Александр Иванович Порюс-Визапурский (умер в 1823), коллежский советник, служащий Азиатского департамента МИД, родом из Индии, потомок султанов Визапура. Уже в сентябре 1812 года прямо из Москвы на Кавказ направился некий агент, лично проинструктированный Наполеоном. Это был один из лучших французских шпионов, он должен был проникнуть непосредственно к шаху. Англичане знали о нем, но перехватить его так и не смогли. Еще задолго до кампании 1812 года Наполеону приходилось иметь дело с мусульманами. Пьер-Нарсис Герэн (Pierre-Narcisse Guerin, 1774–1833) изобразил момент прощения Наполеоном мамлюкских лидеров после восстания в Египте 1798 года. Так всё и было, только предварительно будущий император уничтожил почти всех повстанцев При дворе шаха уже возник в это время другой французский уполномоченный, некто Вивентро Морицио; он прибыл из Багдада. При нем был заверенный Наполеоном план завоевания Грузии. Но Узли сумел перекрыть Морицио путь в покои шаха и добился высылки агента из Ирана. В Бомбей сэр Гор писал, что со всех сторон стекаются в Тавриз и Тегеран французские шпионы. Дорога из Москвы в Тегеран тогда была долгой. Агент добрался до Тавриза в начале 1813 года, когда Великой Армии уже не было, а больной и усталый Наполеон отсыпался в Париже. Триумф русского войска 19 октября 1812 года началась двухдневная битва при Асландузе. О ней не упоминают школьные учебники. Между тем, это одна из самых потрясающих побед русского оружия за историю всех отмеченных в летописях войн со времен Владимира Святого. У Асландуза встала вся иранская армия, почти 16 000 воинов. Здесь поставил свои алые шатры Аббас-мирза. На рассвете, чуть не затемно, генерал-лейтенант Петр Степанович Котляревский (1782–1852) с трех сторон неожиданно атаковал лагерь. Запылали обозы, взорвались пороховые бочки. Сарбазы побежали. Аббас-мирза с остатками войск ушел к реке Дарав-юрд. Персы не знали, что перед началом боя у генерала Котляревского было всего полторы тысячи штыков и пять казачьих сотен. В восемь раз меньше. На следующий день Котляревский снова атаковал. Этого уже никто не мог ожидать. К вечеру вся армия Аббаса была рассеяна. В сражении погибли англичане, командующий артиллерией майор Лейтен и майор Кристи. Вся артиллерия пропала: Котляревский захватил одиннадцать из двенадцати новых британских орудий. Аббас спешно ушел в глубь Ирана. 1 января 1813 года Котляревский взял штурмом Ленкорань, последнюю надежду Аббас-мирзы. Обороной командовали английские офицеры — безуспешно. 29 января генерал Котляревский, слава которого только началась, подал в отставку, ссылаясь на страдания от семи ран. А 30 января генерал-губернатор Ртищев был извещен, что шах просит о перемирии и готов к переговорам. Шах был разгневан. На его глазах британский посол превратился из врага в столь же последовательного союзника России. Шах на очередной аудиенции сказал даже, что, если посол так резко изменил свое отношение к Ирану, то ему лучше покинуть страну. Еще полгода тянулась война. Но упорный Узли никуда не уехал. В конце июня 1813 года он сообщил в Лондон, что все-таки шах поручил ему начать переговоры с Россией и что это разрешение ему стоило очень дорого. Асландуз — брод на реке Араке. Именно здесь отряд Котляревского переплавился на другой берег и под покровом темноты нанес персам неожиданный и решительный удар Бонапартист Аббас-мирза все еще не успокаивался в 1813 году. Наполеон отступал, а в Северном Иране его сторонники оживились снова. Даже глава Тавризского правительства, старый суфий мирза Бозорг, давно считавшийся британским платным агентом и поглощавший огромные суммы из секретных фондов Узли, вдруг стал сторонником Наполеона. По всему Кавказу действовали агенты Аббас-мирзы. Английские офицеры осторожно и почти незаметно оттеснялись от управления армией. Новый командующий артиллерией, майор Дарси, собрался было, по приказу посла, ехать в Лондон через Тифлис. Принц Аббас невозмутимо сказал послу, что война с Россией еще не закончена и, поскольку Дарси знает все секреты иранской армии, то, если он попытается пересечь российскую границу, его пристрелят. Все же в октябре 1813 года сэр Гор Узли от имени шаха начал мирные переговоры с Россией, завершившиеся 24 октября подписанием Гюлистанского мира. Но и на этом дело не кончилось. Из Европы доходили противоречивые известия. В начале 1814 года до Тегерана добрался, тайно, переодетым, многолетний агент Наполеона, карабахский армянин князь Давид Мелик-Шахназарян. Он привез секретное послание от Наполеона — для Фетх-али-шаха. На этот раз его приняли немедленно, сам шах вручил ответное послание императору Франции. Все шло к новой войне — с Англией. Но когда Мелик-Шахназарян прибыл в Константинополь, он узнал, что в Париже стоят войска союзников и что Наполеон отрёкся. Узли уже не пользовался никаким влиянием на шаха. В 1815 году его отозвал Лондон. Перед отъездом он направил в Тавриз доктора Кемпбелла. Тот доставил Аббасу письмо: там посол обращался к восточному бонапартисту «и советовал ему окончательно расстаться с планами военного союза с Францией, чем шах часто угрожал Англии». Тень великих войн в Европе поглотила третью войну 1812 года. И скрытой она во многом остается до сих пор. Улицы и города не носят имен полководцев этой войны; нет ни музеев, ни памятников. И далеко еще не все события этой Персидской кампании описаны. Последствия побед и поражений теряются в дипломатических туманах. И потому именно эта война 1812 года наиболее актуальна сейчас, в приближении к двухсотлетнему юбилею. Она самая незавершенная. Расчерченные в результате событий 1812 года кавказские границы до сих пор горячи и зыбки, и колебания их вулканически непредсказуемы.
Ответов - 20
milstar: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D0%BE%D0%BD_I_%D0%91%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D1%80%D1%82 Особых успехов Наполеон добился в математике; гуманитарные науки, напротив, давались ему с трудом. Например, в латыни он был настолько не силён, что учителя даже не допускали его до экзаменов. Кроме того, он совершал довольно много ошибок при написании, зато стиль его стал намного лучше, благодаря его любви к чтению. Больше всего Наполеона интересовали такие персонажи, как Александр Великий и Юлий Цезарь. Уже с того раннего времени Наполеон чрезвычайно много трудился и читал книги в различных областях знаний: путешествия, география, история, стратегия, тактика, артиллерийское дело, философия. Благодаря победе (которой Наполеон был очень удивлен) в конкурсе "Ожерелье Королевы" он был принят в Королевскую Кадетскую школу (École royale militaire) в Париже. Там он изучал следующие предметы: гидростатика, дифференциальное исчисление, вычисление интегралов, а также государственное право. По-прежнему он шокировал учителей своим восхищением Паоли, Корсикой, неприязнью к Франции. Он немало дрался в то время, был очень одинок, друзей у Наполеона практически не было. ... Военные кампании Наполеона и битвы, их характеризующие Наполеоновские войны Первая коалиция – Вторая коалиция –Третья коалиция – Четвёртая коалиция – Русско-турецкая война — Англо-датская война — Англо-русская война — Русско-шведская война —Пиренейский полуостров – Пятая коалиция – Отечественная война 1812 года – Шестая коалиция – Сто дней – Венский конгресс Общая характеристика проблемы Наполеоновские войны 1796—1815 гг. несомненно изменили лицо Европы, однако их значение противоречиво. Вклад этих войн в изменение Европы можно видеть, по крайней мере, в трёх аспектах. Во-первых, французские солдаты на своих штыках несли идеи свободы народам Европы. Иными словами, войны Наполеона окончательно сокрушили феодальный строй в Европе, прежде всего в её главных державах того времени — в Австрии и Пруссии. Однако, принеся с собой свободу народам Европы, Наполеон в скором времени сам стал в глазах этих народов «деспотом», что породило мощное национально-освободительное движение на континенте (прежде всего, в Германии). Не говоря уж о том, что завоевания Наполеона приводили к разграблению покорённых народов, к мародерству и насилию, чинимыми французскими войсками, что, если и не поощрялось, то уж точно не запрещалось. Во-вторых, начав свои войны в Европе, Наполеон стремился установить всеевропейское господство Франции, что не могло не нарушить баланс сил на континенте. А за сохранение оного баланса традиционно ратовала Великобритания. В таких условиях конфликт наполеоновской Франции с «владычицей морей» был неизбежен. В-третьих, если поначалу во́йны были выгодны различным слоям населения, то в дальнейшем «налог кровью» становился для него все более обременительным. И это стало одной из причин краха империи в 1814 году. В рамках представленной выше рубрики сделана попытка представить по возможности более полную картину наполеоновских военных кампаний и конкретных сражений, которые являлись составными частями оных. linki tam ze - Первая Итальянская кампания (1796—1797) Египетский поход Бонапарта (1798—1799) Вторая Итальянская кампания (1800) Первая австрийская кампания (1805) Прусская кампания (1806) Польская кампания (1806—1807) Испано-Португальская кампания (1807—1808) Вторая австрийская кампания (1809) Русская кампания (1812) Саксонская кампания (1813) Битва за Францию (1814) Бельгийская кампания (1815)
milstar: Корсиканец Дневник жизни Наполеона в его собственных словах Остров Святой Елены Впервые на русском! Перевод — военно-исторический проект Адъютант! 1815 год 24 октября Какому позорному обращению подвергли они нас! Оно мучительнее смерти! К несправедливости, к насилию они добавили оскорбление и медленное истязание! Если я настолько опасен, почему они не избавились от меня? Несколько пуль в мое сердце или в голову решили бы дело; по крайней мере, для такого преступления не требуется много храбрости! Если бы не вы и ваши жены, я отказался бы от всего, мне достаточно солдатского пайка. Как правители Европы могут лишить меня права священной природы владычества? Разве они не видят, что они убивают себя на Святой Елене? Я вступал в их столицы как завоеватель; но в своих делах заботился об их судьбе. Они все называли меня своим братом, и я считался и с человеческими интересами, и с моралью победителей, и с особенностями религии, и с политическими альянсами и интересами [королевских] фамилий. 16 ноября Вы не знаете людей; их вообще трудно судить. Да и знают ли они сами себя? Если бы я продолжал преуспевать, большинство из тех, кто оставил меня, вероятно никогда не заподозрили бы себя в предательстве. В любом случае, я был более одинок чем предан; было больше слабости, чем измена; они были ратью Святого Петра, - покаяние и слезы могут стоять в воротах! Кроме того, кто там в истории имел больше приверженцев, больше друзей? Кто был более популярен, более любим? О ком более всего сожалели? Взгляните на Францию: разве не может сказать любой, что с этой своей скалы я все еще правлю ею? 25 ноября Когда я вернулся из Москвы, из Лейпцига, в Париже говорили, что мои волосы побелели; но Вы видите, что это не так, и я намерен выдержать гораздо худшие вещи, чем случившееся! 29 ноября Один мой Кодекс, из-за его простоты, сделал больше для Франции, чем все законы, вместе взятые, изданные до этого. Мои школы готовят новые поколения. За время моего правления число преступлений быстро уменьшалось; у наших соседей в Англии, напротив, их число увеличивается с ужасающей скоростью. И я думаю, этого достаточно, чтобы ясно судить наши правительства. Люди доверяют Англии, и повторяют, что Шекспир величайший автор. Я читал его: нет ничего, что можно сравнить с Расином или Корнелем1, пьесы его жалки и их трудно читать. 30 ноября (В саду) Конечно, далеко бедному Тоби (негритянский садовник в Лонгвуде) до короля Ричарда! Но от этого произвол против него не стал менее зверским; в конце концов, этот человек имел семью, жил собственной жизнью и был счастлив. И было ужасным преступлением посылать его сюда, закачивать свои дни в рабском труде. Но я вижу Вас; Вы думаете, что подобный пример есть уже на Святой Елене. Однако ж, между нами нет ничего общего; если несчастье постигает правителя, жертва может вернуть себе еще большие возможности. Наша ситуация может даже иметь положительные моменты! Вселенная следит за нами. Ведь мы - мученики несправедливости! Миллионы людей плачут вместе с нами, по нам вздыхает страна, и даже слава надела траур! Мы боремся здесь против тирании богов, и надежды человеческого рода - с нами! Горе постигло и героизм, и славу! Только беда возжелала закончить мой взлет! Если бы я умер на троне, в облаках всемогущества, я остался бы проблемой для многих; но поскольку это случится благодаря моим неудачам, меня смогут назвать ничтожеством. 6 декабря Хорошо, мы выставим караул под окнами на обеде в Лонгвуде; они хотят заставить меня принять иностранного офицера за моим столом, в моем собственном доме; я уже не могу проехать верхом без сопровождения; мы не можем ступить и шагу, не рискуя быть оскорбленными! 1816 год 1 января На этом проклятом острове большую часть года нельзя увидеть ни солнца, ни луны; всегда дождь или туман. Нельзя проехать и мили, не промокнув; даже англичане, приученные к сырости, постоянно жалуются на это. 15 января У нас нет здесь ничего кроме времени. 22 января По моему возвращению из Итальянской армии, ко мне обратился бернардинец Св. Петра, и почти сразу завел беседу по поводу своей бедности. В детские годы я не мечтал ни о ком, кроме Павла и Виргинии и, утешая себя мыслью о том, что следует быть скромным, и думая в то же время о своей известности, я поспешил откликнуться на его призыв и осторожно оставил небольшой сверток с двадцатью пятью луи (25 луидорами, золотыми монетами) на камине. 7 февраля Известие о смерти Мюрата в Пиццо. Калабрианцы оказались гуманнее и честнее тех, кто послал меня сюда! 2 8 февраля Судьбой было предрешено, чтобы Мюрат пал. Я мог взять его на Ватерлоо, но французское войско было столь патриотично, столь честно, что сомнительно, чтобы оно перебороло то отвращение и тот ужас, которые испытывало к предателям. Не думаю, что я имел столько власти, чтобы поддержать его (в борьбе за восстановление неаполитанского трона, видимо), и все же он мог принести нам победу. Нам очень не хватало его в некоторые моменты того дня. Прорвать три или четыре английских каре, - Мюрат был создан для этого; не было более решительного, бесстрашного и блестящего кавалерийского начальника. 17 февраля Если бы я не был настолько глуп, чтобы дать побить себя при Ватерлоо, дело было б сделано; даже теперь я не могу понять, как это произошло - но все же, оставим разговоры об этом! 3 марта Я изрядно испугал их возможным вторжением в Англию, не так ли? О чем говорили тогда в обществе? Вы, возможно, шутили об этом в Париже, но Питт в Лондоне вовсе не смеялся. Никогда английская олигархия не была в большей опасности! Я сделал высадку возможной; я имел лучшую армию, которая когда-либо существовала. Аустерлиц - разве нужно говорить еще?! За четыре дня я дошел бы до Лондона; я шел бы не как завоеватель, но как освободитель; я действовал бы как новый Вильгельм III3, но с большим великодушием. Дисциплина в моей армии была бы совершенной; солдаты вели бы себя в Лондоне точно так же, как и в Париже. Оттуда я двинулся бы с юга на север, под знаменем Республики. Возрождение Европы, которое я собирался произвести позже с севера на юг, шло бы под монархическими формами. Неудачи, которые я претерпел, проистекали не от людей, но от воли случая: на юге было море, погубившее мой флот; на севере был пожар Москвы и лед зимы. Все эти стихии - вода, воздух, огонь, - природа и только природа; она была противником всеобщего обновления, которое противно сути самой Природы! Увы, проблемы Природы неразрешимы! 7 марта Графу Лас-Казу4, камергеру лонгвудского дворца Граф, вот уже шесть недель, как я изучаю английский, и не вижу прогресса. Шесть недель - это сорок два дня. Если б я изучал ежедневно по 50 слов, то знал бы уже две тысячи двести слов (вообще-то, 2100). Для словаря, в котором больше сорока тысяч слов, понадобится сто двадцать недель, а это более двух лет. После этого Вы должны согласиться, что изучение одного языка есть большой труд, который следует начинать в молодые годы. Longwood, this morning the seven march thursday one thousand eight hundred sixteen after nativity the Lors Jesus Christ. [Лонгвуд, этим утром седьмого марта одна тысяча восемьсот шестнадцатого года от рождества Христова]. 11 марта Император России умен, приятен, образован и легко очаровывает; но каждый должен входить к нему с охраной, ведь по сути он - грек последней Империи. Греция ждет освободителя. Какой будет роскошный венок славы! Он может навечно вписать свое имя рядом с Гомером, Платоном, Эпаминондом! Я сам был, вероятно, близок к этому. Когда во время итальянской кампании я достиг берегов Адриатики, то написал Директории, что могу заглянуть за империю Александра. Французы сплошь критичны и горячи: они как крылья мельницы во власти ветров; но эти ошибки делают их свободными от любой корысти, и это их лучшее оправдание. 31 марта С капитуляцией Сен-Жан д'Акра я мог достичь Константинополя и Индии; я изменил бы лицо мира! 1 апреля Я могу насчитать тридцать один заговор только по официальным документам, не говоря о тех, которые остались неизвестны; одни строили козни, я же тщательно защищался. Риск в моей жизни был велик, особенно между Маренго и покушением Георга (имеется в виду Георг III, король Англии в 1760-1820 гг.) и в деле герцога Энгиенского. 11 апреля Лицо Талейрана столь непроницаемо, что совершенно невозможно понять его. Ланн и Мюрат имели обыкновение шутить, что если он разговаривает с Вами, а в это время кто-нибудь сзади дает ему пинка, то по его лицу Вы не догадаетесь об этом. Фуше нужны интриги постоянно, как пища. Он интриговал всегда, в любом месте, любыми способами, с любыми людьми. Он повсюду имел соглядатаев. (на вопрос О'Мира5: Кто лучший из французских генералов?) Трудно сказать, но мне кажется, что Сюше; прежде это был Массена, но его можно считать мертвецом. Сюше, Клозель6 и Жерар7 - лучшие французские генералы, по моему мнению. Я поднял своих генералов из низов. 18 апреля В моих бедах я искал убежища, но нашел презрение, жестокость и оскорбление. Вскоре после того, как я ступил на борт судна (адмирала Кокберна), поскольку я не желал в течении двух или трех часов заливать себя вином и опьянеть, то встал из-за стола и вышел на палубу, он высокомерно заявил: "Я уверен, что генерал никогда не читал лорда Честерфилда". Смысл был в том, что я совершенный невежда и не знаю, как вести себя за столом. 19 апреля У меня нет причин жаловаться на английских солдат или моряков; напротив, они смотрят на меня с большим уважением и, кажется, даже сочувствуют мне. Мур8 был храбрым солдатом, превосходным офицером и талантливым человеком. 20 апреля Англия и Франция держали в своих руках судьбу всего мира, и в первую очередь европейской цивилизации. Как же мы навредили друг другу! 21 апреля Они желают знать, чего я хочу? Я прошу о своей свободе, или о палаче! Передайте вашему принцу-регенту, что я больше не прошу сообщать мне о моем сыне после того, как они варварски оставили мой первый вопрос без ответа. Все равно тяжело оказаться без денег; я мог бы обеспечить себе у Евгения ежегодный кредит в сумме 7000 или 8000 наполеондоров. Вряд ли он отказал бы мне. Он получил от меня более сорока миллионов, и его отказ поставил бы пятно на его репутации; а это весьма сомнительно. 26 апреля Да, после всего сказанного и сделанного, обстоятельства возможно, могли привести меня к принятию ислама, и как имела обыкновение говорить наша несравненная королева Франции: "Как Вы могли такое сделать!" Но мне пришлось бы слишком изменить себя, и стать по меньшей мере Евфратом. Смена религии, непростительная ради личной выгоды, вполне возможна, когда приносит огромные политические плоды. Генрих IV справедливо заметил: "Париж стоит мессы". Задумайтесь, - Восточная империя и, возможно господство над всей Азией, - вопрос тюрбана и пары мешковатых брюк; и ведь это действительно могло принести результат. Константинополь сам по себе — Империя. Тот, кто обладает им, может управлять целым миром.9 28 апреля Если бы я не выиграл Аустерлиц, то имел бы всю Пруссию за своей спиной. Если бы я не одержал победу при Йене, Австрия и Испания восстали бы позади меня. Если бы я не преуспел в Ваграме, в мало чего решавшей битве, мне пришлось бы опасаться, что Россия меня оставит, что Пруссия восстанет, а англичане были уже под Антверпеном. После Ваграма я сделал большую ошибку, не растоптав Австрию окончательно. У нее оставалось еще слишком много сил, чтобы мы чувствовали себя в безопасности; в конечном счете, она и погубила нас. Австрия вошла в мою семью; и все же этот брак был для меня фатален. Я ступил в пропасть, укрытую цветами. 29 апреля Мой дорогой друг, Вы и я, стоя на этом месте, находимся уже в следующем мире; мы разговариваем на Елисейских полях. 1 мая Об историках Они могут меня изменить, или поделить, или подавить, но в конце концов им будет трудно заставить меня исчезнуть совсем. Французский историк не сможет совсем обойти стороной историю Империи (т.е. Первой Империи). И если у него есть сердце, ему придется вернуть хоть что-то мое собственное. Я остановил водоворот анархии и распутал хаос. Я очистил революцию, поднял головы людям и усилил монархию. Я стимулировал каждый порыв, вознаграждал каждую заслугу, далеко подвинул границы славы! Все, в чем нашлось хоть сколько-нибудь количества! 10 мая Весьма примечательно, что революция внезапно произвела на свет столь много великих генералов. Пишегрю, Клебер, Массена, Марсо, Дезе, Гош, - и почти все они вышли из низов. Но на этом силы природы, кажется, закончились, с тех пор она не произвела ничего выдающегося. http://www.adjudant.ru/lib/napSt_Helena_ru.htm
milstar: Бонапарт опять в Москве 20 сентября в Историческом музее открывается выставка "Наполеон и Лувр" Юрий Коваленко (Париж) Выставка, подготовленная главным французским музеем, продолжится до 10 декабря и станет одним из центральных событий перекрестного Года России и Франции. Экспонаты уже прибыли в Москву. Специалисты Лувра и их российские коллеги приступили к оформлению экспозиции. Известный французский писатель-историк, академик Макс Галло, посвятил Наполеону четырехтомную биографию, которая переведена на русский язык. В беседе с парижским корреспондентом "Известий" Макс Галло напомнил об отношении императора к России и рассказал о том, как он использовал художников и журналистов для создания культа личности. известия: Директор Лувра Анри Луаретт назвал Наполеона подлинным создателем этого музея. Вы с ним согласны? макс галло: Давайте вспомним египетскую экспедицию Наполеона 1798 года. На судне, которое отправилось из Тулона, находилось около ста известных французских ученых. Среди них Виван Денон, первый директор Лувра, который привез из Египта редчайшие ценности. И создание музея Лувра можно считать заслугой Наполеона. Его всегда отличала тяга к знаниям, и в этом отношении императора можно считать человеком ХVIII столетия, то есть эпохи Просвещения. и: Однако его армия опустошала музеи захваченных стран, и прежде всего итальянские. галло: Вас, возможно, шокирует это сравнение, но Наполеон вел себя, как Геринг, который грабил коллекции в Париже. Не надо забывать, что то была другая эпоха, к которой нельзя подходить с нынешними мерками. Можно возмущаться поведением Наполеона, но тогда все завоеватели так себя вели. Вспомним хотя бы англичан, которые до сих пор не разрешили своего конфликта с греками по поводу вывезенных ими из страны культурных ценностей. и: Однако после разгрома Франции пришлось частично вернуть награбленное. галло: Многое действительно вернули, но далеко не все (по некоторым данным, до половины украденных ценностей с согласия Италии так и осталось во Франции. - "Известия"). Я считаю, что родина произведений искусства - все человечество, а их местонахождение часто объясняется различными историческими событиями, в том числе и войнами. и: Так ли уж Наполеон интересовался искусством? галло: Я не думаю, что в своих поступках он руководствовался интересом к искусству. Его жизнь была прежде всего заполнена военной деятельностью, а искусство являлось лишь атрибутом власти, призванным служить его величию. и: Именно поэтому он хотел превратить Лувр в главный музей мира? галло: Он хотел превратить Париж в столицу всей Европы, где Лувру отводилась бы первостепенная роль. Одну из своих книг я назвал "Император королей". Наполеон жаждал во всем быть первым. Однако европейские монархи отказывались признавать его равным себе, не говоря уже о том, чтобы считать его первым. и: Именно в Лувре прошла его свадьба с Марией-Луизой Австрийской, которая была внучатой племянницей казненной французской королевы Марии-Антуанетты. Он использовал не только Лувр, но и художников, которые воспевали его деяния. галло: Это ясно видно из указаний, которые он давал в 1804 году Жаку Луи Давиду, работавшему над полотном "Коронация Наполеона" (картина находится в Лувре. - "Известия"). Он потребовал добавить нескольких персонажей, которые отсутствовали на церемонии в соборе Парижской Богоматери. Вспомните, как Сталин устранял некоторых своих соратников с фотографий на мавзолее... Император считал, что произведение искусства, в том числе историческая картина является частью того, что сегодня называется пиаром или - если употребить более злое слово - пропагандой. и: Помимо изобразительного искусства, пропаганде служили и подконтрольные издания. галло: Когда Наполеон стал первым консулом после 18 брюмера (государственный переворот 9 ноября 1799 года принято считать концом французской революции. - "Известия"), он закрыл шестьдесят из семидесяти выходивших газет. За остальными установил строгий надзор, и сам для них писал передовицы - без подписи. Наполеон не был демократом и приспособил прессу и, в частности, "Бюллетень Великой армии" для обработки общественного мнения. и: Любил ли император своих придворных живописцев - Жака Луи Давида, Антуана Гро? галло: У Наполеона каждый занимал отведенное ему место. Любил ли он своих генералов? Да, но это были в его глазах лишь генералы. и: Значит, художники и журналисты вместе трудились над созданием культа личности? галло: Несомненно. После возвращения из Египта Наполеон играл роль ученого, для которого исключительное значение имели науки и искусство. Что же касается военных дел, то каждое победоносное сообщение с поля боя должно было служить наполеоновскому культу. и: Искусство тогда не было свободным? галло: Разве оно было когда-нибудь свободным? Католическая церковь требовала, чтобы в произведениях живописи и скульптуры прикрывали наготу во имя морали и добродетели. Самовыражение художника всегда вступает в противоречие с политическими, религиозными и другими императивами. и: В сущности, император играл еще и роль министра культуры. галло: Да. Любопытно, что войдя в Москву и будучи занятым военными делами, он не забывает о театре и подписывает декрет о "Комеди Франсез". Он же отдал распоряжение об учреждении особого мундира для членов Французской академии. Французские академики, в том числе и я, носят его до сих пор. и: Каким было его отношение к России до начала войны? галло: Наполеон видел в Европе только две великие державы - Францию и Россию. Российская империя его завораживала. Я уже упоминал о том, что он был человеком XVIII столетия и ценил отношения между философами-просветителями Дидро, д'Аламбером и Екатериной Великой. В Александре I он видел царя-реформатора и вынашивал идею союза с Россией, который предусматривал раздел сфер влияния между двумя странами. и: На встрече двух императоров в Тильзите в 1807 году Наполеон называл российского самодержца "братом", всячески демонстрирует свое благорасположение, но фактически навязывает ему свои условия. "Тильзит!.. (при звуке сем обидном теперь не побледнеет росс)", - написал Пушкин четырнадцать лет спустя. галло: Тильзитский мир напоминает мне германо-советский пакт. Между Наполеоном и Александром было заключено и секретное соглашение, предусматривавшее участие России в блокаде Англии. В обнародованном же договоре Наполеон шел на уступки Александру. Он говорил о "нерушимом доверии и дружбе". Но, обнимая русского самодержца, он помнил, что тот велел задушить собственного отца. и: Тем не менее Наполеон был уверен в том, что "очаровал" Александра, в котором, правда, увидел хитроумного "настоящего византийца". галло: Однако император не понял, что в глазах европейских монархов он был сыном французской революции, ее символом, Робеспьером на коне. С точки зрения русского царя, с Францией можно было бы установить нормальные отношения только после подавления революции. и: Зачем Наполеон добивался руки сестры Александра? галло: Он пребывал в плену иллюзий и считал, что если породнится с правящей династией, то наконец будет принят в их круг. В конце концов он добился брака с Марией-Луизой Австрийской. и: Давайте вспомним, почему он пустился в русскую кампанию. галло: Наполеон ставил целью реорганизацию и усмирение Европы. Война была, по его словам, дипломатической необходимостью. Он считал, что начинает войну, потому что не может добиться мира. Ради мира он хотел пойти на союз с Александром: "Мы окажемся тисками, в которые попадет вся Европа". Не вышло. Наполеоновские "симпатии" к Александру сошли на нет после того, как в 1810 году Россия отказалась участвовать в континентальной блокаде Англии. и: Самые проницательные политики, включая тех, кто ненавидел Наполеона, были убеждены: Россию ждет катастрофа. На нее двинулась армада, равной которой наша страна не знала со времен татарского нашествия. галло: Действительно, Наполеон располагал огромной интернациональной армией в шестьсот тысяч штыков. Он надеялся на блицкриг и компромиссный мир. И во всех отношениях ошибся. Война против России превратилась для него в инфернальную машину. Он все время засылал в Петербург эмиссаров с предложением прекратить боевые действия. и: Неужели Наполеон рассчитывал покорить Россию? "Штыками можно сделать все что угодно, только нельзя на них сидеть" - его слова. Ему советовали даже отменить крепостное право в России с тем, чтобы получить поддержку крестьян. галло: Он отказался его отменить, увидев русскую деревню с ее мужиками. У императора сложилось впечатление, что он попал в мир, который отличается от всего, с чем ему приходилось иметь дело раньше. Он уповал на мир с Александром и не хотел выглядеть человеком, который дезорганизовал Российскую империю. и: Стендаль, сопровождавший Наполеона в русской кампании, был поражен тем, что "деспотизм русского самодержавия совсем не принизил народ духовно". Некоторые западные историки убеждены, что Наполеона победил не генерал Зима, а талантливые русские полководцы, которые оказались лучше его маршалов... галло: Холодно было всем, и русским солдатам тоже. Я думаю, что помимо зимы у русских были превосходные военачальники во главе с Кутузовым. И еще один важный элемент - русский патриотизм. Наконец, русские поняли: надо заставить Наполеона возвращаться во Францию той же разграбленной им дорогой. и: Только чудом он не попал в плен. Как тут не вспомнить фразу, оброненную им во время бегства из России: "От великого до смешного - один шаг". галло: Действительно, несколько раз императора чуть не поймали казаки... Его можно упрекнуть и в том, что после разгрома на Березине он бросил армию и помчался в Париж. Из шестисот тысяч солдат вернулись около ста тысяч. и: Вас не удивляет, что в Европе, в том числе и в России, многие великие умы увлекались Наполеоном? галло: Это объясняется магией его личности. Увлечение не означает одобрения или поддержки. Ему была уготовлена исключительная судьба. Он стал мифом. Сам Наполеон сравнивал себя с метеором. Он родился на острове Корсика, закончил свои дни узником на острове Святой Елены. Он правил всего пятнадцать лет. и: Как сегодня оценивают итоги его правления? галло: Андре Мальро однажды поинтересовался у генерала де Голля его мнением о Наполеоне. Де Голль ответил: "Он оставил Францию меньшей, чем она была, когда пришел к власти. Но не будем обсуждать величие этого человека". Наполеон говорил: "Я закладываю во французскую землю гранитные блоки, которые являются институтами". И если подойти к его деяниям в долгосрочной исторической перспективе, то можно сказать, что он консолидировал некоторые перемены, ставшие результатом революции. и: Он принес Франции больше добра или зла? галло: Это двойственная личность, у которой одна сторона - темная, а другая - светлая. И хотя Наполеон восстановил империю, он внедрил во Франции идею равенства. Так, женатый на прачке капрал Лефевр стал маршалом. При этом он в 1802 году восстановил рабство. Император, несомненно, военный преступник, который во время той же египетской кампании расстреливал пленных. И одновременно он создал важные государственные институты, систему образования - лицеи, высшие школы и, как мы уже говорили, Лувр. и: Что осталось от наполеоновских реформ? галло: Очень многое - Государственный совет, Счетная палата, гражданский кодекс, институт префектов, орден Почетного легиона и, конечно, "Комеди Франсез". Кроме того, остается понятие, которое политологи называют "бонапартизмом". и: В Париже есть улица Бонапарта, но нет улицы Наполеона. галло: Есть известная фраза создателя энциклопедического словаря Эмиля Литтре: "Бонапарт - французский генерал, родившийся в 1769-м и умерший в 1799 году". и: Как сегодня французы относятся к Наполеону? галло: Он самый популярный деятель в истории Франции. У нас по-прежнему каждый год выходит десять-пятнадцать посвященных ему книг. И все они хорошо продаются и переводятся. Его сравнивают с Александром Македонским. и: Можно ли считать генерала де Голля наследником Наполеона? галло: Да, но де Голль также и наследник Жанны д'Арк. Некоторые полагают, возможно, ошибочно, что в истории Франции время от времени появляется человек, посланный самим провидением, который объединяет нацию и выводит страну из тяжелого положения. Но когда такой человек приходит, мы, французы, не в состоянии его soxranit * http://www.izvestia.ru/culture/article3145693/
milstar: галло: Наполеон видел в Европе только две великие державы - Францию и Россию. Российская империя его завораживала. Я уже упоминал о том, что он был человеком XVIII столетия и ценил отношения между философами-просветителями Дидро, д'Аламбером и Екатериной Великой. В Александре I он видел царя-реформатора и вынашивал идею союза с Россией, который предусматривал раздел сфер влияния между двумя странами. и: На встрече двух императоров в Тильзите в 1807 году Наполеон называл российского самодержца "братом", всячески демонстрирует свое благорасположение, но фактически навязывает ему свои условия. "Тильзит!.. (при звуке сем обидном теперь не побледнеет росс)", - написал Пушкин четырнадцать лет спустя. галло: Тильзитский мир напоминает мне германо-советский пакт. Между Наполеоном и Александром было заключено и секретное соглашение, предусматривавшее участие России в блокаде Англии. В обнародованном же договоре Наполеон шел на уступки Александру. Он говорил о "нерушимом доверии и дружбе". Но, обнимая русского самодержца, он помнил, что тот велел задушить собственного отца. и: Тем не менее Наполеон был уверен в том, что "очаровал" Александра, в котором, правда, увидел хитроумного "настоящего византийца". галло: Однако император не понял, что в глазах европейских монархов он был сыном французской революции, ее символом, Робеспьером на коне. С точки зрения русского царя, с Францией можно было бы установить нормальные отношения только после подавления революции Gospodin akademik ypustil w interv*ju waznejschij moment Za sojuz s Napoleonom bil imperator Pavel . Ego ybrali po nauscheniju anglisjkogo posla pri ychastii ************************************************************************************** sina -buduschego imperatora Aleksandra ************************************ " ... Eto wojna ,ne za interessi Rossii " -M.I.Kutuzow w razgowore s Wilsonom ********************************************************************
milstar: Herkunftsanalyse "Napoleon Bonaparte" Anhand des Profils von 37 Markern und des Deep-Clade Tests hat das Institut für Herkunftsanalyse iGENEA die Herkunft Napoleon Bonapartes analysiert. Haplogruppe: Napoleon gehörte der Haplogruppe E1b1b1c1* an. Diese Gruppe entstand vor ca. 7.000 Jahren an der östlichen Mittelmeerküste zwischen Ägypten und der Türkei. Heute gibt es diese Haplogruppe noch immer am häufigsten in Israel, den palästinensischen Gebieten und Libanon. Auch ca. 10% aller aschkenasischen und sephardischen Juden gehören dieser Haplogruppe an. Urvolk und Ursprungsregion: Das Profil Napoleons ist eher selten. Ähnliche Profile finden wir bei sephardischen Juden, in Griechenland und Italien. Wann genau die Vorfahren Napoleons aus dem Nahen Osten nach Italien kamen ist ungewiss. Sie können als phönizische oder griechische Händler bereits vor 2.000 bis 3.000 Jahren über das Mittelmeer gesegelt sein. Auch eine jüdische Abstammung Napoleons ist möglich. Einen Hinweis auf die Herkunft Napoleons liefert bereits die Genealogie seiner Familie: Einer seiner Vorfahren, Francesco Buonaparte, wurde "il Mauro" genannt. Dessen Vorfahren lassen sich in die norditalienische Stadt Sarzana zurück verfolgen. Diese Stadt war im Mittelalter immer wieder das Ziel von Angriffen der Sarazenen, welche damals die Kontrolle über das Mittelmeer inne hatten. Es ist also wahrscheinlich, dass die arabischen Vorfahren Napoleons mit der islamischen Expansion als Eroberer oder als Händler nach Italien gekommen sind. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- w 7-8 wekax ? Экспансия в Европе. После завоевания королевства вестготов в Испании в правление Валида Ибн Абд аль-Малика (годы правления 705–715) арабо-мусульманская империя достигла своих максимальных размеров. В 711 армия исламизированных берберов под командованием Тарика, вольноотпущенника Мусы ибн Нусайра, мусульманского наместника в Кайруане, переправилась через пролив Гибралтар (искаженное Джабаль ат-Тарик, «Гора Тарика»). Воспользовавшись борьбой за вестготский трон, они разбили войска короля Родерика. Сторонники прежнего короля, Витиза, которого сверг Родерик, покинули его; сам Родерик был убит, и королевство вестготов в результате одного сражения рухнуло. Евреи помогли мусульманам взять укрепленные города Испании, открыв им городские ворота в Кордове и Толедо, поскольку предпочли терпимость мусульман жестокости вестготов. Вскоре сын Витиза вместе с горсткой знати основал в Астурии небольшое княжество, центр последующей семисотлетней Реконкисты – отвоевания Испании у мусульман. В 732, в столетнюю годовщину смерти пророка Мухаммада, арабская армия была отброшена назад франкской армией во главе с Карлом Мартеллом, разгромившей войска мусульман в битве между Туром и Пуатье. Эта битва остановила арабскую военную экспансию на Запад. http://www.igenea.com/en/index.php?c=46
milstar: Herkunftsanalyse "Napoleon Bonaparte" Anhand des Profils von 37 Markern und des Deep-Clade Tests hat das Institut für Herkunftsanalyse iGENEA die Herkunft Napoleon Bonapartes analysiert. Haplogruppe: Napoleon gehörte der Haplogruppe E1b1b1c1* an. Diese Gruppe entstand vor ca. 7.000 Jahren an der östlichen Mittelmeerküste zwischen Ägypten und der Türkei. Heute gibt es diese Haplogruppe noch immer am häufigsten in Israel, den palästinensischen Gebieten und Libanon. Auch ca. 10% aller aschkenasischen und sephardischen Juden gehören dieser Haplogruppe an. Urvolk und Ursprungsregion: Das Profil Napoleons ist eher selten. Ähnliche Profile finden wir bei sephardischen Juden, in Griechenland und Italien. Wann genau die Vorfahren Napoleons aus dem Nahen Osten nach Italien kamen ist ungewiss. Sie können als phönizische oder griechische Händler bereits vor 2.000 bis 3.000 Jahren über das Mittelmeer gesegelt sein. Auch eine jüdische Abstammung Napoleons ist möglich. Einen Hinweis auf die Herkunft Napoleons liefert bereits die Genealogie seiner Familie: Einer seiner Vorfahren, Francesco Buonaparte, wurde "il Mauro" genannt. Dessen Vorfahren lassen sich in die norditalienische Stadt Sarzana zurück verfolgen. Diese Stadt war im Mittelalter immer wieder das Ziel von Angriffen der Sarazenen, welche damals die Kontrolle über das Mittelmeer inne hatten. Es ist also wahrscheinlich, dass die arabischen Vorfahren Napoleons mit der islamischen Expansion als Eroberer oder als Händler nach Italien gekommen sind. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- w 7-8 wekax ? Экспансия в Европе. После завоевания королевства вестготов в Испании в правление Валида Ибн Абд аль-Малика (годы правления 705–715) арабо-мусульманская империя достигла своих максимальных размеров. В 711 армия исламизированных берберов под командованием Тарика, вольноотпущенника Мусы ибн Нусайра, мусульманского наместника в Кайруане, переправилась через пролив Гибралтар (искаженное Джабаль ат-Тарик, «Гора Тарика»). Воспользовавшись борьбой за вестготский трон, они разбили войска короля Родерика. Сторонники прежнего короля, Витиза, которого сверг Родерик, покинули его; сам Родерик был убит, и королевство вестготов в результате одного сражения рухнуло. Евреи помогли мусульманам взять укрепленные города Испании, открыв им городские ворота в Кордове и Толедо, поскольку предпочли терпимость мусульман жестокости вестготов. Вскоре сын Витиза вместе с горсткой знати основал в Астурии небольшое княжество, центр последующей семисотлетней Реконкисты – отвоевания Испании у мусульман. В 732, в столетнюю годовщину смерти пророка Мухаммада, арабская армия была отброшена назад франкской армией во главе с Карлом Мартеллом, разгромившей войска мусульман в битве между Туром и Пуатье. Эта битва остановила арабскую военную экспансию на Запад. http://www.igenea.com/en/index.php?c=46
milstar: Napoleon on War Read over and over again the campaigns of Alexander, Hannibal, Caesar, Gustavus, Turenne, Eugene and Frederic. ... This is the only way to become a great general and master the secrets of the art of war. How many things apparently impossible have nevertheless been performed by resolute men who had no alternative but death. Two armies are two bodies which meet and try to frighten each other. I love a brave soldier who has undergone the baptism of fire. The secret of war lies in the communications. To have good soldiers, a nation must always be at war. The moral is to the physical as three to one. Victory belongs to the most persevering. The torment of precautions often exceeds the dangers to be avoided. It is sometimes better to abandon one's self to destiny. Every soldier carries a marshal's baton in his pack. If they want peace, nations should avoid the pin-pricks that precede cannonshots. Doctors will have more lives to answer for in the next world than even we generals. An army marches on its stomach. You must not fight too often with one enemy, or you will teach him all your art of war. There are only two forces in the world, the sword and the spirit. In the long run the sword will always be conquered by the spirit. In war there is but one favorable moment; the great art is to seize it! One bad general is worth two good ones. Soldiers generally win battles; generals get credit for them. There are certain things in war of which the commander alone comprehends the importance. Nothing but his superior firmness and ability can subdue and surmount all difficulties. He that makes war without many mistakes has not made war very long. The most important qualification of a soldier is fortitude under fatigue and privation. Courage is only second; hardship, poverty and want are the best school for a soldier. In time of revolution, with perseverance and courage, a soldier should think nothing impossible. God is on the side with the best artillery An army's effectiveness depends on its size, training, experience, and morale, and morale is worth more than any of the other factors combined. Between a battle lost and a battle won, the distance is immense and there stand empires. If you had seen one day of war, you would pray to God that you would never see another. In war, three-quarters turns on personal character and relations; the balance of manpower and materials counts only for the remaining quarter. Strategy is the art of making use of time and space. I am less concerned about the later than the former. Space we can recover, lost time never. Courage is like love: it must have hope for nourishment. It would be a joke if the conduct of the victor had to be justified to the vanquished. In war, as in politics, no evil - even if it is permissible under the rules - is excusable unless it is absolutely necessary. Everything beyond that is a crime. Remember , gentlemen, what a Roman emperor said: The corpse of an enemy always smells sweet. If you wage war, do it energetically and with severity. This is the only way to make it shorter and consequently less inhuman. There are in Europe many good generals, but they see too many things at once. I see one thing, namely the enemy's main body. I try to crush it, confident that secondary matters will then settle themselves. There is no man more pusillanimous than I when I am planning a campaign. I purposely exaggerate all the dangers and all the calamities that the circumstances make possible. I am in a thoroughly painful state of agitation. This does not keep me from looking quite serene in front of my entourage; I am like an unmarried girl laboring with child. Once I have made up my mind, everything is forgotten except what leads to success. It should not be believed that a march of three or four days in the wrong direction can be corrected by a countermarch. As a rule, this is to make two mistakes instead of one. In war, moral factors acount for three quarters of the whole; relative material strength accounts for only one quarter. The basic principle that we must follow in directing the armies of the Republic is this: that they must feed themselves on war at the expense of the enemy territory. Sometimes a single battle decides everything and sometimes, too, the slightest circumstance decides the issue of a battle. There is a moment in every battle at which the least manoeuvre is decisive and gives superiority, as one drop of water causes overflow. You do not get peace by shouting: Peace. Peace is a meaningless word; what we need is a glorious peace. What my enemies call a general peace is my destruction. What I call peace is merely the disarmament of my enemies. Am I not more moderate than they? If the art of war were nothing but the art of avoiding risks, glory would become the prey of mediocre minds. I have made all the calculations, fate will do the rest. He who makes war for National independence must be enabled to count upon the union of all resources, all the wishes, and the concurrence of all the National authorities. An Emperor confides in national soldiers, not in mercenaries. The fate of a Nation may sometimes depend upon the position of a fortress. Men soon get tired of shedding their blood for the advantage of a few individuals, who think they amply reward the soldiers' perils with the treasures they amass. It is the business of cavalry to follow up the victory, and to prevent the beaten army from rallying. The keys of a fortress are always well worth the retirement of the garrison when it is resolved to yield only on those conditions. On this principle it is always wiser to grant an honorable capitulation to a garrison which has made a vigorous resistance than to risk an assault. Charges of cavalry are equally useful at the beginning, the middle and the end of a battle. They should be made always, if possible, on the flanks of the infantry, escpecially when the latter is engaged in front. An army ought to only have one line of operation. This should be preserved with care, and never abandoned but in the last extremity. When you determine to risk a battle, reserve to yourself every possible chance of success, more particularly if you have to deal with an adversary of superior talent, for if you are beaten, even in the midst of your magazines and your communications, woe to the vanquished! When you have resolved to fight a battle, collect your whole force. Dispense with nothing. A single battalion sometimes decides the day. The transition from the defensive to the offensive is one of the most delicate operations in war. The first qualification of a soldier is fortitude under fatigue and privation. Courage is only the second; hardship, poverty, and want are the best school for a soldier. In war, the general alone can judge of certain arrangements. It depends on him alone to conquer difficulties by his own superior talents and resolution. Never lose sight of this maxim, that you should establish your cantonments at the most distant and best protected point from the enemy, especially where a surprise is possible. By this means you will have time to unite all your forces before he can attack you. Artillery is more essential to cavalry than to infantry, because cavalry has no fire for its defense, but depends on the sabre. A general-in-chief should ask himself several times in the day, 'What if the enemy were to appear now in my front, or on my right, or my left?" In war, the moral element and public opinion are half the battle. Unity of command is essential to the economy of time. Warfare in the field was like a siege: by directing all one's force to a single point a breach might be made, and the equilibrium of opposition destroyed. War must be made as intense and awful as possible in order to make it short, and thus to diminish its horrors. I believe one bad general to be worth two good ones. War is like government, a matter of tact. The art of war is to gain time when your strength is inferior. An army which cannot be regularly recruited is a doomed army. A soldier will fight long and hard for a bit of colored ribbon. Generals who save troops for the next day are always beaten. A man like me troubles himself little about a million men. Great battles are won with artillery. I have destroyed the enemy merely by marches. In war you see your own troubles; those of the enemy you cannot see. You must show confidence. My generals are a parcel of post inspectors. My enemies make appointments at my tomb. The worse the troops the greater the need of artillery. The spectacle of a field of battle after the combat, is sufficient to inspire Princes with the love of peace, and the horror of war. Much shedding of blood, many great actions, and triumphs, toil and perseverance are the end of all things human. Revolutions are good times for soldiers of talent and courage. It is easier to brave and threaten, than to conquer an enemy. Reprisals are but a sad resource. We should always go before our enemies with confidence, otherwise our apparent uneasiness inspires them with greater boldness. http://www.napoleonguide.com/maxim_war.htm
milstar: Б.М.ТЕПЛОВ, психолог, действительный член Академии педагогических наук РСФСР УМ ПОЛКОВОДЦА (Опыт психологического исследования мышления полководца по военно-историческим материалам1) В основе решения всякой задачи, стоящей перед полководцем, лежит анализ обстановки. Пока не выяснена обстановка, нельзя говорить ни о предвидении, ни о планировании. Сведения об обстановке - это те данные, исходя из которых, должна решаться всякая стратегическая, оперативная или тактическая задача. Но можно ли указать другую отрасль человеческой деятельности, где данные, из которых исходит планирующий и принимающий решение ум, были бы так сложны, многообразны и трудно обозримы, как данные об обстановке на войне? Я не касаюсь еще пока ни малой достоверности этих данных, ни их постоянной изменчивости. Я имею в виду только огромное количество их, сложность их взаимоотношений, взаимную противоречивость и, наконец, просто многообразие их содержания. Сведения о противнике, получаемые из самых разных источников и касающиеся самых разных сторон состояния его армии, его действий и намерений, многообразнейшие данные о своих силах, данные о местности, в отношении которой иногда одна мало заметная деталь может иметь решающее значение, - во всем этом и еще во многом другом должен разобраться анализирующий ум полководца, прежде чем принять решение. Таким образом, первая особенность интеллектуальной работы полководца - колоссальная сложность материала, подлежащего анализу. Вторая, не менее характерная ее особенность, - простота, ясность, определенность продуктов этой работы, т. е. тех планов, комбинаций, решений, к которым приходит полководец. Чем проще и определеннее план операции или сражения, тем он при прочих равных условиях лучше. Эту мысль не раз высказывал и доказывал Клаузевиц. «Простота представлений... составляет самый корень хорошего ведения войны» (14, т. II, стр. 295). «В недалеком будущем, вероятно, всюду воцарится убеждение, что на войне крупные передвижения и комбинации всегда должны быть очень простыми и не потому, что сложные движения слишком трудно выполнимы, а потому что они в большинстве случаев являются только ненужными ухищрениями, фокусами, не ведущими прямо к цели» (15, стр. 103). «Вопрос о том, что дает большой результат, простой ли удар или более сложный, искусный, может быть без колебаний разрешен в пользу последнего, если противник мыслится как пассивный объект». Но «если противник решится на более простой удар, выполнимый в короткий срок, то он предупредит нас и затормозит успех большого плана». «Подвижный, смелый и решительный противник не даст нам времени для искусных комбинаций дальнего прицела, а между тем против такого-то противника искусство нам больше всего и понадобится. Этим, как нам представляется, наглядно устанавливается преимущество простых и непосредственных приемов над сложными». «Таким образом, не только не следует пытаться превзойти противника в создании сложных планов, но, наоборот, надо стараться всегда опережать его в противоположном направлении» (14, т. I, стр.221, 222).
milstar: Классический пример плохого плана сражения - аустерлицкая диспозиция Вейротера. Одним из капитальных недостатков ее была чрезвычайная сложность и запутанность. Вейротер был, несомненно, умным, знающим и добросовестным человеком. Вероятно, он мог бы быть неплохим теоретиком, исследователем, но у него отсутствовало одно из важнейших качеств, необходимых для военачальника, - простота и ясность мысли. Крупнейшие полководцы обладали этим качеством в наибольшей степени. В характеристиках полководческого искусства Суворова эта сторона всегда отмечается как одна из важнейших: «Простота суворовских соображений была замечательная, и ей соответствовала простота исполнения» (34, стр. 530). «Планы его были всегда весьма просты, что составляет их главное достоинство» (31, стр. XXVI). «Стратегические принципы Суворова, вообще говоря, были прекрасны, и главное их достоинство состояло в простоте» (34, стр. 755). Наполеон очень резко подчеркивал значение простоты в военном деле и был жестоким врагом всякого рода запутанности, неясности. В его словаре слово «неопределенный» означало сильнейшее порицание. В «Очерках военных событий второй половины 1799 года» он писал: «Так как война является искусством исполнения, то все сложные комбинации в ней должны быть отброшены. Простота есть первое условие хорошего маневра» (29, стр. 339). И в другом месте: «Военное искусство просто и выполнимо; в нем все основано на здравом смысле, и оно не допускает ничего неопределенного» (29, стр. 317). В письме к брату он подчеркивал, что на войне «необходимы точность, сила характера и простота» (46, стр. 97). Характеризуя генерала Шерера, Наполеон замечал: «Он рассуждал о войне смело, но неопределенно, и не был к ней пригоден» (29, стр. 320). Замечательно, что, по его мнению, у Шерера «не было недостатка ни в уме, ни в храбрости». Однако даже эти качества не могли в его глазах компенсировать недостаток «определенности». Порок «неопределенности» оказывается решающим и приводит к выводу: к войне не пригоден. На эту сторону в деловой оценке людей Наполеон вообще обращал большое внимание. Сошлюсь хотя бы на даваемую в «Итальянской кампании» характеристику графа Кобенцля, в центре которой тот же мотив: «В его суждениях недоставало определенности и точности» (29, стр. 249). «Неопределенность» была для Наполеона примерно тем же, чем для Суворова знаменитая «немогузнайка». Итак, для интеллектуальной работы полководца типичны: чрезвычайная сложность исходного материала и большая простота и ясность, конечного результата. В начале - анализ сложного материала, в итоге - синтез, дающий простые и определенные положения. Превращение сложного в простое - этой краткой формулой можно обозначить одну из самых важных сторон в работе ума полководца. Конечно, одна эта способность еще не делает великого полководца, но несомненно, что человек, обладающий ею в высокой мере, является очень ценным военным работником. Примером, как мне кажется, может служить знаменитый начальник штаба Наполеона, маршал Бертье.
milstar: Личность Бертье всегда представляется несколько неясной. Недостатки его (слабость, нерешительность, неспособность к самостоятельным действиям) общеизвестны и подтверждены свидетельством его великого начальника. Что же делало его в буквальном смысле незаменимым помощником Наполеона? Что заставляло Наполеона так крепко за него держаться, награждать его и деньгами и почестями больше всех других маршалов, больше Нея, Даву, Ланна, Массены? Почему так резко сказывалось отсутствие Бертье на посту начальника штаба (кампания 1815 года)? Едва ли это можно объяснить только тем, что принц Нейштальский и Ваграмский был человек работоспособный и неутомимый, тщательно заботился о рассылке приказаний и хорошо знал карту. Все это - важные достоинства, но Наполеон умел находить множество людей, обладающих подобного рода деловыми качествами. Незаменимая ценность Бертье еще меньше может быть объяснена тем, что он был хорошим организатором штабной работы. Как раз в этом пункте Бертье был слаб, и Наполеон очень живо почувствовал это в кампании 1813 г. (см. 53, t.IV). Мне думается, что главной причиной было наличие у Бертье в очень высокой степени одного редкого и особо ценного свойства, отмеченного самим Наполеоном в беглой характеристике, которую он дал своему начальнику штаба в «Итальянской кампании». Он пишет там, что Бертье обладал уменьем «самые сложные движения армии представлять в докладах ясно и просто» (29, стр. 68). Я думаю, что этого качества, - принимая во внимание, что оно сопровождалось всеми перечисленными свойствами хорошего штабного работника, - было достаточно, чтобы сделать обладателя его незаменимым помощником великого полководца. Успешное разрешение в труднейших условиях войны той задачи, которую я условно назвал «превращение сложного в простое», предполагает высокое развитие целого ряда качеств ума. Оно предполагает, прежде всего, очень сильную способность к анализу, дающую возможность разбираться в самых запутанных данных, обращать внимание на мельчайшие детали, выделять из них такие, которые остаются незамеченными для более поверхностного взгляда, но могут при данных условиях иметь решающее значение. Оно предполагает далее умение видеть сразу и целое, и все детали. Иначе говоря, оно предполагает мощную синтетическую силу ума (одним взглядом охватить целое), соединенную, однако, с конкретностью мышления. Здесь требуется синтез, осуществляющийся не с помощью далеко идущей абстракции, - то синтез, который можно видеть у многих ученых, особенно у математиков и философов, - а конкретный синтез, видящий целое в многообразии деталей. В этом отношении ум полководца имеет много общего с умом художника. «Мой гений состоял в том, - писал Наполеон без несвойственной ему скромности, - что одним быстрым взглядом я охватывал все трудности дела, но в то же время и все ресурсы для преодоления этих трудностей; этому обязано мое превосходство над другими» (53, т. IV, стр. 16). Нельзя сказать, что важнее для полководца: способность к анализу или способность к синтезу. Некоторые авторы (в частности, Клаузевиц), склонны подчеркивать, что ум полководца - ум по преимуществу аналитический. Едва ли это верно. Не только большие полководцы, но и военные деятели типа маршала Бертье, характеризуются способностью к синтезу не меньше, чем способностью к анализу: в задаче «превращения сложного в простое» вторая половина решения основывается по преимуществу на операциях синтетического типа.
milstar: В психологии широким распространением пользуется классификация умов на аналитические и синтетические. Эта классификация имеет полное право на существование: в самых разнообразных областях деятельности мы встречаем людей с резко выраженным преобладанием у одних способности к анализу, у других - к синтезу. В некоторых видах деятельности предпочтительнее умы первого типа, в других - второго. Деятельность полководца, однако, принадлежит к числу таких, успешное выполнение которых предполагает в качестве обязательного условия высокое развитие и анализа, и синтеза. Полан, автор специальной монографии, посвященной сравнению умов аналитического и синтетического типов, дает очень ясную и верную характеристику того, к каким результатам в работе практического ума приводит как перевес анализа над синтезом, так и перевес синтеза над анализом. Приведу целиком, соответствующее место. В области практического ума, пишет Полан, «мы снова находим противоположность между духом анализа и духом синтеза. Первый, более достоверный, более осторожный, более методический, более регулярный, рискует потеряться в деталях и в результате излишка добросовестности или излишних колебаний придти к бессилию. Второй, более смелый, более непосредственно активный, более мощный, более новаторский, стоит перед опасностью впасть в неудачи вследствие недостатка наблюдений, вследствие недостаточности понимания всех условий того предприятия, которое надо привести к благополучному концу. Практическая деятельность, так же как деятельность художественная или научная, дает возможность наметить три больших типа. Во-первых, уравновешенный, который сначала наблюдает, осторожно анализирует и критикует с тем, чтобы потом действовать плодотворно и уверенно. Во-вторых, аналитик, теряющийся в деталях и, вследствие желания ясно увидеть все играющие роль элементы отдать себе в них отчет, забывающий принять за самое дело или не смеющий этого сделать, боясь риска, связанного с действиями... Наконец, в-третьих, ум слишком синтетический, по существу своему активный, который обсуждает дело лишь столько времени, сколько нужно, чтобы принять решение, который строит и реализует свой проект в целом, не задерживаясь на деталях, который предпочитает десять раз подряд попытаться осуществить свое предприятие, если девять раз оно ему не удается, вместо того, чтобы один раз тщательно рассмотреть все условия, которые ему нужно знать» (54, стр. 159-160). Конечно, внимательное наблюдение может подметить у отдельных военачальников некоторый уклон ума в ту или другую сторону. Бесспорно, однако, что если этот уклон силен, человек, не преодолев его, не сможет стать крупным самостоятельным полководцем. Большие полководцы всегда характеризуются равновесием между анализом и синтезом. В чем же психологическая природа этого «равновесия»? Прежде всего, в том, что в основе аналитической работы уже лежат некоторые, по терминологии Полана, «системы-анализаторы» (systemes-analiseurs), которые сами создаются синтезами» (54, стр. 188). Синтез не только следует за анализом, но и предшествует ему. Такими «системами-анализаторами» являются известные руководящие идеи, контуры будущих оперативных планов, замыслы возможных комбинаций, с точки зрения, которых проводится анализ обстановки. Анализ, характерный для больших полководцев, это всегда анализ с какой-то точки зрения, анализ в свете каких-то идей и комбинаций. При этом, однако, - здесь мы касаемся пункта исключительно важного, - требуется величайшая гибкость и свобода ума. Ум полководца никогда не должен быть заранее скован и связан этими предварительными точками зрения. Полководец должен иметь достаточный запас возможных планов и комбинаций, и обладать способностью быстро менять их или выбирать между ними. Человек, склонный превращать работу анализа в подтверждение заранее приятой им идее, человек, находящийся во власти предвзятых точек зрения, никогда не может быть хорошим полководцем.
milstar: Нельзя разобраться в сложнейших данных обстановки без помощи «системы анализаторов», но хороший полководец является хозяином этих «систем», а не рабом их. В дальнейшем, при анализе вопросов о планировании, нам придется подробнее остановиться на вопросе о гибкости ума полководца. Еще одно замечание к вопросу об аналитической работе военачальника: она, безусловна, исключает всякую торопливость. Не быстроту, скорость, иногда даже стремительность, - это как раз качества, необходимые для мышления полководца, - а именно торопливость. Торопливость - это отсутствие терпения и выдержки, это своеобразная лень мысли, толкающая к тому, чтобы прекратить тяжелую и кропотливую работу анализа, как только намечается какая-нибудь возможность прийти к кому-нибудь выводу. Торопливость-это то, что Бэкон называл «нетерпеливым стремлением к исчерпывающим и окончательным вывода» (6, стр. 75). Такого рода стремление несовместимо с работой полководца, потому что на войне не может быть «окончательных» выводов. «Большинство людей, писал Горький, - думает и рассуждает не для того, чтобы исследовать явления жизни, а потому что спешит найти для своей мысли спокойную пристань, торопится установить различные «бесспорные истины» (8, стр. 210). Не из этого «большинства» выходят хорошие полководцы. Анализ, проводимый с помощью «систем-анализаторов» и направленный на осуществление синтеза, анализ ведущий к «превращению сложного в простое», центральным своим зерном имеет выделение существенного. Умение видеть, подмечать все частности, все «мелочи», все детали - не есть самоцель. Оно является лишь условием для того, чтобы не упустить главного, существенного, решающего, ключ к которому иногда находится в какой-нибудь на первый взгляд мало заметной детали. Остановлюсь на одном примере, ярко показывающем, до какой степени все интеллектуальные функции могут быть подчинены принципу «выделения существенного». Я имею в виду вопрос о памяти Наполеона. Принято думать, что «память у него была исключительная» (39, стр. 12). Тому приводится много примеров, бесспорно убедительных. В 1788 году, будучи поручиком в Оксонне, «посаженный за что-то на гауптвахту, он совершенно случайно нашел в помещении, где был заперт, неизвестно как попавший сюда старый том юстинианского сборника (по римскому праву). Он не только прочел его от доски до доски, но потом почти 15 лет спустя, изумлял знаменитых французских юристов на заседании по выработке Наполеоновского кодекса, цитируя наизусть римские дигесты» (39, стр. 12). «Он знал, - пишет Тарле, - громадное количество солдат индивидуально; его исключительная память всегда ... поражала окружающих. Он знал, что этот солдат храбр и стоек, но пьяница, а вот этот очень умен и сообразителен, но быстро утомляется, потому что болен грыжей» (39, стр. 51). На фоне такого рода сообщений неожиданно звучит рассказ Лас Каза о том, каков был Наполеон в качестве обучающегося английскому языку. (Лас Каз начал давать ему уроки английского языка по пути на остров Святой Елены и продолжал их по прибытию на место последнего заключения Наполеона). «Император, с чудесной легкостью схватывающий все, что казалось смысла языка, имел ее очень мало там, где дело шло о материальном механизме языка. Это был живой интеллект и очень плохая память; это последнее обстоятельство особенно его огорчало; он находил, что не подвигается вперед. Как только я мог подчинить то, о чем шла речь, какому-нибудь закону или правильной аналогии, это тотчас же классифицировалось и мгновенно усваивалось; ученик даже обгонял учителя в приложениях и следствиях; но если надо было заучить наизусть и повторять несвязанные элементы, это было трудным делом; постоянно одни слова принимались за другие» (51, зап. 28/1 1816).
milstar: Какова же была память Наполеона: «исключительная» или «очень плохая»? Ответ на этот вопрос дал сам Наполеон в одном из разговоров, записанных тем же Лас Казом. «Говорили о памяти. Он сказал, что голова без памяти подобна крепости, без гарнизона. У него самого была счастливая память: она не была ни универсальной, ни абсолютной, но верной и притом только на то, что ему было необходимо». В другой раз, «рассказывая за столом об одном из своих сражений в Египте, он называл номер за номером все восемь или десять полубригад, которые принимали в нем участие; здесь мадам Бертран не удержалась и прервала его, спрашивая, как возможно через столько лет, помнить так все номера. «Мадам, вспоминая любовника о его прошлых возлюбленных», - живо ответил Наполеон» (51, зап.23/V1 1816г.). Память у Наполеона была прекрасная, и как раз одним из важнейших достоинств ее была резко выраженная «избирательность»: она удерживала «только то, что ему было необходимо». Он помнил иногда мельчайшие индивидуальные особенности отдельных солдат потому, что эти особенности были для него в высшей степени важны и знание их было ему необходимо. Он помнил номера частей, участвующих в том или другом сражении, не потому, что он обладал способностью запоминать всякие вообще числа, а потому, что у него было такое отношение к своим войскам, как у «любовника к возлюбленной». Достойным удивления у Наполеона является не столько сила памяти сама по себе, сколько обилие тех сведений, которые являлись для него «необходимыми», выступали перед ним как существенные, глубоко захватывали и интересовали его. Умение видеть важное и существенное в том, что большинству кажется недостойным внимания, - вот, что, прежде всего, обусловливало богатство памяти Наполеона. Приведенный рассказ Лас Каза о том, как Наполеон учился английскому языку, показателен еще и в другом отношении: ученик был не способен запоминать «несвязанные элементы», но «мгновенно усваивал» все то, что подчинялось «какому-нибудь закону или правильной аналогии» и что ему удавалось «классифицировать». При этом классифицировал он «тотчас же» и «обгонял учителя в приложениях и следствиях»2. Отвращение ко всякого рода несвязному материалу, стремление к систематизации и способность «тотчас же» эту систематизацию осуществить - черты, очень важные для полководца. Анализ, производимый полководцем, - систематизирующий анализ. Умение находить и выделять существенное и постоянная систематизация материала - вот важнейшие условия, обеспечивающие то единство анализа и синтеза, то «равновесие» между этими сторонами мыслительной деятельности, которые отличают работу ума хорошего полководца. 6 Данные, из которых должен исходить полководец, отличаются не только трудно обозримым многообразием, сложностью и запутанностью их взаимоотношений. Они, кроме того, никогда не бывают полностью известны. Многие, и иногда очень важные, звенья остаются скрытыми, о других имеются сведения малодостоверные, а нередко и просто неверные. Наконец, данные эти чрезвычайно изменчивы: сведения, которые удалось получить сегодня, завтра могут оказаться уже устарелыми. Обстановка на войне не только очень сложная, она, кроме того, текуча и никогда не бывает полностью известна. Эту сторону дела с особенной настойчивостью подчеркивал всегда Клаузевиц. «Война - область недостоверного; три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности» (14,т. I, стр. 65). «Своеобразное затруднение представляет недостоверность данных на войне; все действия ведутся до известной степени в полумраке» (там же, стр. 110). «Военная деятельность представляет собой совокупность действий, происходящих в области тьмы или, по меньшей мере, сумерек» (14, т. II, стр. 258). Приведу несколько примеров того «мрака», в котором иногда приходится действовать полководцу. Беру эти примеры из наполеоновских войн, из деятельности того полководца, который в лучших своих кампаниях уделял максимальную работу изучению обстановки, который был одним из крупнейших мастеров по рассеиванию «мрака». В кампанию 1800 г. Наполеон перед сражением при Маренго оказывается в полной неизвестности о местонахождении противника. Он спускается на равнину Маренго, стремясь найти армию Меласа. Где она находится, он не знает. Утром 14 июля он далек от мысли, что в этот день развернется генеральное сражение. Боясь, что Мелас от него ускользнет, он отдает приказание обеим фланговым дивизиям удалиться на большое расстояние. В 11 часов Наполеон , совершенно неожиданно для него, оказывается лицом к лицу со всей армией Меласа и вынужден отправить этим дивизиям контрприказы, призывающие их назад. Командиру одной из них, Дезэ, он писал при этом: «Я думал атаковать противника; он предупредил меня. Возвращайтесь, ради бога, если еще можете это сделать». Дезэ успел вернуться и своим прибытием решил судьбу сражения (59, т. I, стр. 80-81).
milstar: Еще поучительнее кампания 1806 г., все начало которой происходит в тех «сумерках», о которых говорит Клаузевиц. Наполеон принимает энергичные меры для выяснения обстановки; 11 октября лично производит разведку. И все же ему не удается установить местонахождение главных сил пруссаков. 13 октября он занимает Иену, перед которой находится армия Гогенлоэ. Последнюю он принимает за главные силы неприятеля. С высот Ландграфенберга он видит далекие огни неприятельского лагеря у Ауэрштадта, но даже не подозревает, что там находятся главные силы врага (18, стр. 129-133; 59, т. I, стр. 132). 14 октября происходит битва под Иеной. Даже после ее окончания остается еще некоторое время в убеждении, что разбил все главные силы прусской армии, тогда как на самом деле эту задачу разрешил в тот же день Даву у Ауэрштадта (19, стр. 126). Столь же невероятное представление об обстановке имело и прусское командование: Гогенлоэ думал, что против него находится вовсе не сам Наполеон со своими главными силами, а лишь боковой отряд французов. О Наполеоне он полагал, что тот движется за герцогом Брауншвейгским (18, стр. 133). Не менее яркий пример - Регенсбургская операция (1809), где Наполеон, двигаясь к Ландсгуту, предполагал, что преследует всю армию эрцгерцога Карла, которая на самом деле была у Регенсбурга против Даву (об этой операции см. ниже). Конечно, не всегда обстановка бывает столь темной для полководца, но она всегда может оказаться таковой, и ум полководца всегда должен быть готов к тому, чтобы «мерцанием своего внутреннего света прозревать сгустившиеся сумерки и нащупать истину» (14, т. I, стр. 66). Две способности помогают в этом полководцу: во-первых, способность предвидения и, во-вторых, способность быстро находить новые решения при непредвиденном изменении обстановки. О них я буду говорить дальше. Но как бы сильны они ни были, они не могут полностью рассеять мрак военной обстановки и дать полководцу возможность действовать в условиях полной уверенности и безопасности. Конечно, идеалом является наличие исчерпывающих и совершенно достоверных сведений об обстановке. Полководец, которому удается в большей мере приблизиться к этому идеалу, стоит выше того, кто действует во мраке и не делает всего, что в его силах, для того, чтобы этот мрак рассеять. Но этот идеал никогда не может быть достигнут, и обязательным условием работы полководца являются готовность и умение действовать во мраке. Природа войны исключает возможность откладывать решение до того времени, когда сведения будут совершенно исчерпывающими и достоверными. Но даже если бы полководец и мог иметь исчерпывающие данные о наличной обстановке, он все равно не мог бы никогда иметь гарантированных сведений о том, чем кончится намечаемое им мероприятие, приведет ли оно к успеху или к неудаче. «Нужно твердо помнить и знать, - писал Драгомиров, - что вперед никто не скажет, он побьет, или его побьют; что с неприятеля нельзя взять расписки, что он даст себя побить, и потому нужно дерзать» (10, т. 2, стр. 225). Без риска и дерзания деятельность полководца невозможна. Это приводит нас к одному из важнейших качеств ума полководца, для обозначения которого применяются очень различные выражения: способность к риску, смелость мысли, мужество ума (courage d'esprit), наконец, решительность (или, как иногда говорят решимость). Упоминание о решительности в контексте вопроса о качествах ума может вызвать возражение с точки зрения привычных психологических рубрик, согласно которым решимость относится к волевым качествам. Эти возражения, думается мне, не основательны и имеют своим источником тот самый разрыв между умом и волей, о котором шла речь выше. Клаузевиц, давший очень тонкий и верный психологический анализ решимости, с полным основанием писал: «Решительность обязана своим существованием особому складу ума». «Решительность, побеждающая состояние сомнения, может быть вызвана только разумом, притом своеобразным его устремлением» (14, т. I, стр. 67)3. Психологическую природу решимости Клаузевиц понимал следующим образом. Решимость есть «способность... устранять муки сомнений и опасности колебаний». Она может иметь место только тогда, когда надо действовать при отсутствии достаточных данных: «В тех случаях, когда у человека есть достаточные данные ... говорить о решимости нет никаких оснований, потому что решимость предполагает сомнения, которых здесь нет». С другой стороны, решительными в том смысле, который имеется в виду, «не могут быть люди, обладающие ограниченным умом». Такие люди могут действовать в затруднительных случаях без колебаний, но не потому, что они способны преодолеть сомнения, а потому, что у них никаких сомнений и не возникает, так как они не могут оценить степень достоверности и полноты данных. О таких людях нельзя сказать, что они действуют решительно; о них можно сказать, что они действуют необдуманно. Необходимыми условиями решительности являются большой ум (проницательность) и мужество. Но свести к ним решительность нельзя. Бывают люди, обладающие очень проницательным умом и безусловным мужеством, но «их мужество и проницательность стоят порознь, не протягивая друг другу руки и потому не производят третьего свойства - решительности» (14, т. I, стр. 67-68). То мужество, которое лежит в основе решительности, отлично от мужества в отношении личной опасности. Это - мужество, позволяющее действовать, несмотря на недостоверность данных, мужество в принятии на себя ответственности. Моральное мужество, мужество разума. У людей, имеющих такого рода мужество, по меткому замечанию Клаузевица, «всякий иной страх побеждается страхом перед колебаниями и медлительностью». Бывают люди, очень мужественные перед лицом прямой опасности, но не обладающие «мужеством разума», обстоятельство, которое отмечал Наполеон. К числу таких людей он относил, например, герцога Брауншвейского, прусского главнокомандующего в 1806 году, «хорошего администратора, доблестного в бою, но робкого в кабинетной обстановке» (цит. по 15, стр. 188-189), или генерала Журдана, «очень храброго в день боя, перед лицом врага и под огнем, но не обладающего смелостью мысли в ночной тиши, перед боем» (29, стр. 143). К этой же категории он относил и Мюрата, о котором писал его жене, а своей сестре: «Ваш супруг очень храбр на поле сражения, но слабее женщины или монаха, когда не видит неприятеля. У него нет совсем моральной храбрости» (цит. по 46, стр. 97). Это же различие имел в виду Суворов, когда говорил, что «генералу нужно мужество, офицеру - храбрость, солдату - бодрость» (23, стр. 14). И, по-видимому, Суворов был твердо убежден, что то мужество разума, которое требуется от военачальника, - качество гораздо более редкое и дело гораздо более трудное, чем простая личная храбрость. Биографы Суворова отмечают, что он был очень далек от того, чтобы гордиться подвигами своей личной храбрости, но «высоко ценил свои подвиги, как генерала, даже не отличаясь в этом отношении скромностью» (см. 31, стр. XII). Величайшим деянием своей жизни он, по-видимому, считал штурм Измаила, при котором, однако, он «впервые в жизни не был в гуще боя», а следил за ходом последнего, находясь в стороне на кургане (32, стр. 164,168). Исключительность же измаильского штурма заключалась для сознания самого Суворова именно в том, что это был подвиг морального мужества, решительности. Прибыв к Измаилу и ознакомившись с обстановкой, он написал Потемкину: «Обещать нельзя; божий гнев и милость зависят от его провидения» (34, стр. 236). Единственный раз в жизни Суворов дал такой ответ, получив боевое поручение. Даже для него, не признававшего на войне «невозможного», взятие Измаила представлялось почти «невозможным». И все же он отважился это «невозможное» совершить: «Я решился овладеть этой крепостью, либо погибнуть под ее стенами», - говорил Суворов на военном совете перед штурмом (32, стр. 161). Принятие этого решения и расценивалось Суворовым, как «величайшее деяние» его жизни. Через два года после измаильского дела, в Финляндии, проезжая мимо одной крепости, он спросил своего адъютанта, можно ли взять эту крепость штурмом. Адъютант отвечал: «Какой крепости нельзя взять, если взят Измаил?» Суворов задумался и после некоторого молчания сказал: «На такой штурм, как измаильский, можно пускаться один раз в жизни» (34, стр. 247).
milstar: Приведу еще два примера - один из античной истории. Перед битвой при Саламине Фемистокл, «удрученный мыслью, как бы эллины, упустив выгоды местоположения в узких проливах, не разошлись по своим городам», тайно послал к Ксерксу человека с поручением сказать, что он, Фемистокл, якобы перешел на сторону персидского царя и поэтому, извещая его о том, что эллины собираются тайно уйти, настоятельно советует немедленно перейти в наступление. В результате этого предупреждения Ксеркс действительно отдал распоряжение охватить кольцом своих кораблей проливы, чтобы не дать уйти эллинским кораблям (Плутарх, 35, стр. 36). Какое нужно было мужество, чтобы единолично взять на себя воистину страшную ответственность за такое мероприятие, грозящее гибелью всего дела в случае, если бы не оправдался расчет Фемистокл а на возможность в узких проливах одержать победу над громадными силами персов! Другой пример - оставление Кутузовым Москвы без боя, вопреки мнению огромного большинства русских военачальников, вразрез с требованиями царя и всех правящих сфер Петербурга, мало того, вразрез с голосом большинства армии и народа. Конечно, прав Л. Н. Толстой, когда пишет: «Он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать» (41, т. III, ч. 3, гл. III). Он понимал, что попадает «в то положение зачумленного, в котором был Барклай до Царева - Займища» (Тарле, 40, стр. 144). Авторитет его в армии не мог временно не пошатнуться после оставления Москвы. «По выезде из Москвы, - пишет один из очевидцев, - светлейший князь велел оборотить к городу дрожки свои и, облокотя на руку голову ... смотрел ... на столицу и на войска, проходившие мимо него с потупленным взором; они в первый раз, видя его, не кричали ура» (цит. по 40, стр. 147). Бессмертное величие Кутузова в том, что он не испугался страшной тяжести взятой на им на себя ответственности и сделал то, что по совести считал единственно правильным. Достойно внимания, что и Фемистокл, и Кутузов, давшие столь исключительные образцы мужества в принятии решения, были полководцами, наиболее выделявшимися среди полководцев прошлого силой своего предвидения (см. ниже). Не случайно такой вид мужества называется в военной литературе «мужеством ума» или «мужеством разума». Тот «особый склад ума», который порождает решительность, предполагает, во-первых, особенно большую «проницательность» и «осмотрительность», вследствие чего для такого ума рискованность операции является меньшей, чем она кажется другим, и, во-вторых, сознательное убеждение в необходимости, неизбежности риска. Иначе говоря, это есть такой склад ума, в котором сочетаются величайшая осторожность и критичность мысли с предельной смелостью ее. Это - способность к большому риску, являющаяся, по выражению Драгомирова, результатом «великого понимания» (9, стр. 316). Большими полководцами могут быть только те, которых эти противоположные свойства - осторожность и смелость мысли - образуют единство, создают новое качество, которое наиболее естественно было бы назвать несколько странно звучащим выражением: «осторожная смелость». Нельзя понимать дело так, что идет речь о какой-то «золотой середине», о некотором качестве, среднем между смелостью и осторожностью. Неверно было бы думать, что у больших полководцев смелость как бы умеряется, ослабляется, сдерживается осторожностью. Наоборот: осторожность, высокая критичность мысли дают возможность идти на такую смелость решения, которая вне этого немыслима. Примерами чрезвычайно осторожных полководцев, которым не хватало смелости мысли, дерзания, способности к риску (это нисколько не исключает у них большого личного мужества), могут служить, во-первых, Даун, австрийский главнокомандующий в Семилетнюю войну, главный противник Фридриха II, и, во-вторых, Веллингтон. Отличительной чертой Дауна, «очень умного, тонкого и осторожного стратега», было стремление вести войну, выигрывать, наносить удары противнику, не рискуя; он «не умел, не хотел, да и не мог рисковать и поэтому очень часто вследствие нерешительности и медлительности терял то, что выигрывал искусной осторожностью (17, стр. 46-47).
milstar: В этом отношении много общего с Дауном было и у Веллингтона, полководца, вообще говоря, крупного масштаба. «Веллингтон поставил себе за правило ничего не оставлять на долю случая, продвигаясь осторожно, методически, обеспечивая пункт за пунктом свою оперативную линию и свои базы снабжения» (59, т. II, стр. 75). По меткой характеристике Драгомирова, «дело он делал и хорошо делал, но неизвестности, как Чичиков, предаваться не любил (10, т. I, стр. 95). Противоположными свойствами отличался Фридрих И, «смелый, хотя и не лишенный истеричности» (17, стр. 211), «имевший решимость все потерять или все выиграть, как игрок, бросающий на карту последнее достояние» (14, т. I, стр. 313 и т. II, стр. 45). Согласно подсчетам Наполеона, из шестнадцати крупных битв, данных Фридрихом во время Семилетней войны (10 под его личным предводительством и 6 под предводительством его генералов), он выиграл только восемь, а остальные восемь проиграл (28, стр. 399). Одной из важнейших причин этого была недостаточная осторожность, переоценка своих сил и возможностей и недооценка противника. Страшный разгром, понесенный им при Кунерсдорфе от русской армии, в значительной мере был следствием того, что после успешно проведенного начала боя Фридрих, явно недооценивая возможностей русских, предпринял действия, в данных условиях безрассудные, имевшие целью полный разгром русской армии, а фактически приведшие к его собственному поражению. Такой же результат могло бы иметь для прусского короля и сражение при Цорндорфе, если бы его кавалерийский начальник Зейдлиц в точности исполнил его приказание; прусская армия была спасена только тем, что Зейдлиц сознательно замедлил переход конницы в наступление. В отличие от этих примеров лучшие операции подлинно первоклассных полководцев обнаруживают замечательное совмещение смелости мысли с глубокою осторожностью и осмотрительностью. В качестве самых ярких образцов можно назвать: Ганнибала, по словам Наполеона, «самого смелого из всех», «такого дерзкого, такого уверенного, такого широкого во всех деталях», поход которого в Италию в равной мере изумляет как необычайной смелостью замысла, так и великолепным обеспечением его выполнения; Цезаря, в особенности во время похода в Британию, поражавшего своей смелостью (Плутарх, 35, стр. 331-332) и в то же время являющегося образцом осторожности (12, стр. 45); Тюрення, который, по характеру одного из первых его биографов, имел совершенно своеобразное мужество, благодаря которому он, будучи особенно осмотрителен при подготовке сражений, необычайно быстро решался на них, когда это было необходимо, Тюрення, который, по мнению Наполеона, «был единственным полководцем, у которого смелость увеличивалась с летами и опытом» (28, стр. 374); Суворова, считавшего возможным атаковать даже в пять раз большие силы, но «с разумом, искусством и под ответом» (7, стр. 109), стремительным наступлением разгромившего под Рымником турецкую армию, по численности в четыре раза превосходящую русско-австрийские силы, и сделавшего это в результате глубокого обдуманного расчета («ежели турки не наступают, значит, они не закончили сосредоточение сил»), совершившего безумный по смелости штурм Измаила, но предпославшего ему единственную в своем роде по тщательности и осторожности подготовку (постройка копии измаильского вала и систематические упражнения на ней, воспроизводящие все фазы предстоящего штурма, разработка подробнейшей диспозиции и т. п.); Кутузова, наконец, чья осторожность, расчетливость, хитрость, осмотрительность, выдержка и другие качества этого же рода всегда расценивались как выходящие из ряда, но который умел, как мы недавно видели, показывать наряду с этим такое мужество решения, которое по плечу только величайшим из полководцев4. С точки зрения проблемы «осторожность и смелость мысли» очень поучительна полководческая деятельность Наполеона, в особенности первая половина ее5. Когда просматриваешь его высказывания, советы, оценки и т.п., прежде всего, создается впечатление, что имеешь перед собой полководца, максимально осторожного и предусмотрительного. Вот типичные в этом смысле его советы: «Если и случается иногда, что 17000 человек разбивают 25 000, то это не оправдывает безрассудства тех, кто без оснований вступает в такой бой. Когда армия ожидает подкреплений, утраивающих ее силы, она не должна ничем рисковать, чтобы не сорвать успеха, вполне вероятного после сосредоточения всех дивизий» (29, стр. 341). «Полководец должен каждый день спрашивать себя: если неприятельская армия покажется у меня с фронта, справа или слева, что я должен буду делать?» (29, стр. 274). «Как правило, армия должна всегда держать свои колонны соединенными, чтобы противник не мог вклиниться в них» (29, стр. 268). «Когда умеют выигрывать сражения, подобно мне, едва ли простительно не давать указаний на случай отступления; ибо это - величайшая ошибка, которую может допустить полководец. Он, конечно, не должен оглашать своих указаний, но он должен предусмотреть соединение с теми частями, которые могут быть тут же отрезаны» (цит. по 15, стр. 201). Но это только одна сторона дела. Менее часто, но зато совершенно категорически подчеркивал он и необходимость смелости, крайней решительности, способности, когда это нужно, идти на риск. «Бывают моменты, когда нужно сжечь все корабли, подтянуть все силы для решительного удара и сокрушительной победой уничтожить противника; для этого приходится рисковать даже и временным ослаблением коммуникационной линии» (цит. по 39, стр. 390). «Генерал, который будет сохранять свежие войска к следующему за сражением дню, будет всегда бит. В случае необходимости надо уметь двинуть в бой всех до последнего человека, так как на следующий день после победы нет неприятеля, которого надо побеждать» (цит. по 18, стр. 33).
milstar: «Нет ничего труднее и в то же время ценнее, чем уметь решаться» (51, зап. 4-5/ХII 1815 г.). «В необычном положении надобна и решительность необычайная». «Сколько, по-видимому, невозможного было сделано людьми решительными, не имеющих никаких пособий, кроме смерти» (28, стр. 333). В лучших операциях самого Наполеона смелость его действий, казавшаяся порой почти безумной, сбивавшая с толку его противников, в особенности австрийских генералов, и наполовину уже обеспечившая победу, на самом деле вырастала из большой осторожности, была результатом глубочайшей обдуманности, методичности, рассчитанности. Остановимся в качестве примера на действиях его в ноябре 1796 года при наступлении в Италию австрийской армии под командованием генерала Альвинци, действиях, закончившихся сражением при Арколе. При этом - что для наших целей особенно поучительно - положим в основу описание этих действий, данное самим Наполеоном в «Итальянской кампании 1796-1797 гг.» (29, стр. 110-120). Наполеон с главными силами идет навстречу Альвинци, чтобы разбить его раньше, чем он сможет соединиться с колонной Давидовича, идущей из Тироля. Происходит успешное для французов сражение на Бренте, прерванное ночью. В 2 часа ночи Наполеон получает известие, что «прикрывающая путь Давидовича дивизия Вобуа отступила из Тироля. Тогда французская армия начинает быстро отступать через город Виченцу, «который, став свидетелем одержанной победы, не мог уяснить себе этого отступательного движения; Альвинци, со своей стороны, в 3 часа утра тоже начал отходить (вот как благоприятно, по видимости, обстояло дело! - Б.Т.), но вскоре узнал ... об отступлении французов» и переправился через Бренту, чтобы следовать за ними. Со стороны Наполеона - осторожность, превосходящая даже расчеты его чрезмерно осторожного противника. Но она была не напрасна. Положение, действительно, создалось очень опасное. «Вобуа понес значительные потери; у него осталось не больше 8000 человек. Две другие дивизии (с которыми отступал Наполеон) имели в строю не больше 13000 человек. Мысль о перевесе сил противника была у всех». (Альвинци имел 40000, Давидович - 18000 человек). Гарнизон осажденной Мантуи оживился и стал делать частые вылазки. Моральное состояние французского солдата заметно понизилось. Но тут-то Наполеон берет в руки инициативу чрезвычайно смелым и неожиданным путем. Ночью 14 ноября, он «в величайшей тишине» вывел свою армию из Вероны и переправил ее на правый берег Адидже (т.е. в сторону от противника). «Час выступления, направление, являющееся направлением отхода, молчание, которое хранилось согласно...приказа, одним словом общее положение дел - все указывало на предстоящее отступление». «Однако армия, вместо того, чтобы следовать по пескиерской дороге, вдруг повернула налево и пошла вдоль Адидже. К рассвету она прибыла в Ронко, где Андреосси заканчивал наводку моста. С первыми лучами солнца армия простым захождением очутилась, к своему удивлению, на другом берегу. Тогда офицеры и солдаты ... начали догадываться о намерении своего генерала: «Он хочет обойти Кальдиеро, которого не мог взять с фронта; не имея возможности драться на равнине с 13 000 против 40 000, он переносит поле сражения на ряд шоссе, окруженных обширными болотами, где одной численностью не сделаешь ничего, но где доблесть головных частей решает все... «Надежда на победу оживила тогда все сердца, и каждый дал обещание превзойти самого себя, чтобы поддержать такой хорошо задуманный и отважный план». Когда французы были около Арколе, Альвинци не поверил сначала в этот факт. «Для него казалось безрассудным, что можно таким образом бросить армию в непроходимые болота». - Смелость, производящая впечатление безрассудства!
milstar: Но она была не напрасна. Положение, действительно, создалось очень опасное. «Вобуа понес значительные потери; у него осталось не больше 8000 человек. Две другие дивизии (с которыми отступал Наполеон) имели в строю не больше 13000 человек. Мысль о перевесе сил противника была у всех». (Альвинци имел 40000, Давидович - 18000 человек). Гарнизон осажденной Мантуи оживился и стал делать частые вылазки. Моральное состояние французского солдата заметно понизилось. Но тут-то Наполеон берет в руки инициативу чрезвычайно смелым и неожиданным путем. Ночью 14 ноября, он «в величайшей тишине» вывел свою армию из Вероны и переправил ее на правый берег Адидже (т.е. в сторону от противника). «Час выступления, направление, являющееся направлением отхода, молчание, которое хранилось согласно...приказа, одним словом общее положение дел - все указывало на предстоящее отступление». «Однако армия, вместо того, чтобы следовать по пескиерской дороге, вдруг повернула налево и пошла вдоль Адидже. К рассвету она прибыла в Ронко, где Андреосси заканчивал наводку моста. С первыми лучами солнца армия простым захождением очутилась, к своему удивлению, на другом берегу. Тогда офицеры и солдаты ... начали догадываться о намерении своего генерала: «Он хочет обойти Кальдиеро, которого не мог взять с фронта; не имея возможности драться на равнине с 13 000 против 40 000, он переносит поле сражения на ряд шоссе, окруженных обширными болотами, где одной численностью не сделаешь ничего, но где доблесть головных частей решает все... «Надежда на победу оживила тогда все сердца, и каждый дал обещание превзойти самого себя, чтобы поддержать такой хорошо задуманный и отважный план». Когда французы были около Арколе, Альвинци не поверил сначала в этот факт. «Для него казалось безрассудным, что можно таким образом бросить армию в непроходимые болота». - Смелость, производящая впечатление безрассудства! 15 ноября - первый, кровопролитный день сражения при Арколе. К вечеру, ценою огромных жертв и бесчисленных подвигов самопожертвования со стороны всех, начиная с главнокомандующего, - знаменитая сцена со знаменем на Аркольском мосту! - селение было взято. Но ... «главнокомандующий, который не мог знать, что, произошло в течение дня, предположил, что все дела идут у Вобуа плохо, что он оттеснен». И поэтому вечером он приказывает очистить Арколе и отвести армию обратно на правый берег. Узнав об отступлении, Альвинци снова занимает Арколе. Второй день сражения - как бы повторение предыдущего. Победа снова осталась за французами, Арколе снова занято. Но вечером, «следуя тем же мотивам и тем же комбинациям, главнокомандующий предписал то же самое движение, что и накануне, - концентрацию всех своих войск на правом берегу Адидже, с оставлением на левом берегу только авангарда». Крайняя смелость днем и сверхосторожность по ночам. 17 ноября, в 5 часов утра, было, наконец, получено известие о том, что у Вобуа все благополучно. Тогда армия снова перешла на левый берег, но главнокомандующий еще медлит перейти в решительное наступление. Только после получения он счел, наконец, что настал момент завершить дело. Что побудило его к этому? «Он распорядился тщательно сосчитать число пленных и установить приблизительно потери противника. Подсчет показал, что за три дня противник был ослаблен больше чем на 25 000 человек. Таким образом, число бойцов у Альвинци превосходило французские силы не больше чем на одну треть. Наполеон приказал выйти из болот и приготовиться к атаке противника на равнине. Обстоятельства этих трех дней настолько изменили моральное состояние обеих армий, что победа была обеспечена». Так была подготовлена и проведена эта знаменитая операция, давшая возможность 13 000 человек разбить 40 000. Мы видим здесь замечательный пример сочетания смелости с осторожностью, по внешнему впечатлению, как бы чередование того и другого. Чрезвычайная осторожность ряда мероприятий подготавливает возможность крайне смелого шага, который влечет за собой необходимость еще более осторожного поведения, из которого снова рождается возможность решительных действий, и т. д. Сочетание смелости и осторожности создает у полководца ту уверенность в себе, ту веру в успех дела, которая есть необходимое условие победы. Только тот полководец, который принял во внимание все возможные обороты дела, даже и самые худшие, и приготовился ко всему, может спокойно и уверенно смотреть вперед. Без этого невозможны были бы ни спокойствие и невозмутимость Кутузова, ни страшная сила духовного натиска Суворова. Наполеон во второй половине своей деятельности стал терять равновесие между смелостью и осторожностью и, как следствие этого, он после 1812 года лишился веры в самого себя (48, т. II, стр. 141). Заявив в 1807 году: «Я теперь все могу», и, начав с этих пор проявлять «высокомерное легкомыслие» (см. ниже), он, по собственному признанию, пришел к тому, что утерял доверие к себе и то «чувство конечного успеха», которое прежде никогда его не покидало (см. 51, зап. 12/XI 1816 г.). Необоснованная самоуверенность уничтожила его замечательную осторожность, а потеря осторожности уничтожила здоровую уверенность в себе. 7 Приступая к изложению событий периода войны 1914 года, В.Ф. Новицкий следующим образом характеризует различие между доктринами немецкой и французской армий: «Во всех положениях боевой обстановки немцы раньше всего считали необходимым возможно скорее сойтись с противником, непременно навязать ему свою волю и свое решение и со всей решительностью осуществить свой план действий, свой маневр, не считаясь с намерениями и желаниями неприятеля. Наоборот, во французской доктрине господствовало стремление раньше всего прикрыться со стороны противника, возможно полнее разведать о нем, разгадать намерения, проникнуть в его планы и соответственно с результатами этой разведки и этого изучения сообразовывать свои действия» (30, стр. 48). Малый интерес к намерениям и действиям противника, пренебрежительное, и даже легкомысленное к нему отношение составляет, по-видимому, некоторую традиционную особенность немецкого командования. Еще Фридрих II славился своим пренебрежительным отношением к неприятелю, позволявшим ему совершать марш «на глазах, часто даже под жерлами неприятельских пушек» (14, т. I, стр. 162). Это сходило ему, пока он имел дело с австрийскими войсками, во главе которых стоял Даун, знаменитый своей медлительностью, осторожностью и нерешительностью. Но столь же легкомысленное отношение к русским при Кунерсдорфе привело к катастрофическому разгрому прославленной армии прусского короля. В своем роде символическим является ответ австрийского генерала Вейротера на совещании в ставке Кутузова в ночь перед Аустерлицким сражением. На вопрос о том, какие мероприятия намечены на случай, если Наполеон атакует союзные войска с Праценских высот, Вейротер ответил: «Этот случай не предвидится» (18, стр.114). О том же сражении под Аустерлицем, где руководство союзными войсками фактически принадлежало австрийским генералам (план сражения был составлен Вейротером, «не предвидевшим» наступление со стороны Наполеона), Энгельс писал: «Казалось, что ни количество, ни тяжесть поражения не могли заставить союзников усвоить ту мысль, что они имели дело с таким вождем, в присутствии которого одно ложное движение должно повлечь за собой гибель» (48, т. I, стр. 394). Такова же была манера действия прусских военачальников в 1806 г., манера, вызывающая законное недоумение со стороны Наполеона: «Герцог (Брауншвейгский, прусский главнокомандующий.- Б.Т.) рассчитывал...перейти границу Франконии в трех точках, чтобы напасть на мою майнскую линию, где, по его мнению, я должен был оставаться для обороны. Это был странный способ суждения обо мне лично, о моей позиции, о моем прошлом. Как можно было, в самом деле, думать, что полководец, устремившийся с быстротой орла на соединенные силы Австрии и России, погрузится в сон за Майном перед изолированными силами второстепенной державы - в особенности тогда, когда у него были сильные мотивы для решительных действий до прибытия русских и до пробуждения австрийцев» (цит. по 15, стр. 190). Теоретическое обоснование получила эта манера действия у Мольтке. «На войне, - писал он, - часто приходится принимать в соображение вероятные действия противника и в большинстве случаев наиболее вероятным оказывается, что противник принимает правильное (!) решение» (26, стр. 78). Но ведь война не арифметика, и «правильность» решения - понятие далеко не однозначное. Иначе на войне не было бы неправильных решений. Очевидно, Мольтке рекомендует нам ожидать от противника решений «правильных» с нашей, а с его, противника, точки зрения. Тогда противник - реальный противник, а не тот, который поступает «правильно» с нашей точки зрения - неизбежно «становится ничтожной величиной, которую не принимают в расчет» (Фош, 43,стр. 315). Один из немецких писателей справедливо охарактеризовал точку зрения Мольтке так: «Генерал Мольтке представлял целую школу и, можно даже сказать, что он сам и был этой школой. Поэтому он рассматривал, что противник может или должен сделать то-то, становясь на точку зрения его (Мольтке - Б.Т.) школы. В отношении мер, принимаемых противником, школа эта принципиально предполагала, что противник будет делать то, что может доставить ему наибольшее преимущество...» (цит. по 43, стр. 375). Здесь мы сталкиваемся с одним из важных вопросов психологии полководца. Несомненно, первое, что требуется от военачальника, - максимальная инициативность и способность подчинять своей воле волю врага. Но в том-то и заключается вся трудность задачи, что прямолинейное выполнение своих планов, «не считающееся с намерениями и желаниями неприятеля», есть лишь очень грубый и несовершенный способ «навязывания своей воли». Такой способ действия при поверхностном рассмотрении может казаться импонирующим, он может давать кратковременный эффект при столкновении со слабовольным и мало способным к сопротивлению противником, но в серьезной борьбе он не может привести к длительному успеху. Большие мастера военного дела поступали иначе. Первой своей задачей они ставили проникновение в намерения и замыслы неприятеля. Твердо держись «принципа неподчинения воле неприятеля»6, но именно для этого начни с того, что подчини свой ум сведениям о противнике, и только тогда составь свой, творческий и максимально инициативный, план и при осуществлении его волю противника подчини своей. И самое трудное заключается в том, что весь этот цикл постоянно повторяется - при каждом изменении обстановки, при каждом поступлении новых сведений о действиях и намерениях неприятеля. Не удивительно поэтому, что способность проникать в замыслы врага, разгадывать его намерения всегда расценивалось, как одно из ценнейших качеств полководца. «Как рассказывают, Фемистокл однажды заметил, что он считает высшей добродетелью полководца - уметь понять и предугадать замыслы врага» (Плутарх, 35, стр. 65). «Ничего не делает полководца более великим, - пишет Макиавелли, - как проникновение в замыслы противника» (Драгомиров, 10, т. 2, стр. 534).
milstar: Тюреннь, полководец, которого Суворов чтил больше всех после Цезаря, всегда следовал такому правилу: «Не делай того, чего хочет неприятель, единственно потому, что он хочет этого» (28, стр. 118). Прекрасное выражение «принципа неподчинения воле неприятеля»! Но ведь, чтобы последовать этому совету, нужно, прежде всего, знать, что хочет противник, что он действительно хочет, а не что он должен был бы, по нашим предположениям, хотеть, если бы рассуждал «правильно» с нашей точки зрения. Доктрина Мольтке заранее была осуждена не кем иным, как Клаузевицем, писавшем: «Каждый из обоих противников может судить о другом на основании того, чем, строго говоря, должен был бы и что должен был бы делать» (14, т. I, стр. 31). Только что упомянутый Тюреннь один раз поступил так, как если бы он следовал «Поучениям» Мольтке, и этот случай Наполеон квалифицировал, как «величайшую из всех ошибок этого великого полководца», как «пятно для его славы». Я имею в виду тот эпизод в кампании 1673 года, когда Монтекукули обманул Тюрення, заставив его идти в Эльзас, между тем как он сам двинулся к Кельну и соединился там с принцем Оранским. Разбирая этот эпизод, Наполеон замечает: «Лучше всякого другого Тюреннь знал, что военное искусство основывается не на предположениях; он должен был располагать свои движения по движениям противника, а не по собственной идее» (28, стр. 162-163). Действия полководца не могут быть просто «свободными акциями»; они должны быть, прежде всего, «реакцией» на намерения и действия противника, сохраняя, однако, при этом величайшую инициативность и величайшую силу волевого натиска. Замечательно яркую иллюстрацию этого положения дают действия Цезаря в битве при Фарсале; они целиком «реактивны». Помпеи помещает против правого фланга Цезаря всю свою конницу. В ответ на это Цезарь также сосредоточивает на своем правом фланге всю свою конницу, прибавляя, однако, к ней легко вооруженную пехоту и помещая шесть когорт перпендикулярно линии фронта. Атакует конница Помпея. Конница Цезаря сначала отходит назад, уклоняясь от удара, и только когда конница Помпея проникает достаточно далеко, во фланг ей ударяют шесть когорт, стоящих перпендикулярно, и одновременно с этим конница прекращает свое отступление и переходит в контратаку. В результате полное поражение армии Помпея, имевшего над Цезарем тройное преимущество в силах (конницы у Помпея было в семь раз больше, чем у Цезаря); Цезарь при этом потерял 1 200 человек, тогда как Помпеи - 15 000 убитыми и 24 000 пленными. Действия Цезаря замечательно целесообразны, решительны и оригинальны для своего времени (перпендикулярное размещение шести когорт), но все они, в сущности, только ответы на действия противника (12, стр. 70-71; 36, стр. 188). Умение проявлять активность, инициативность и силу волевого натиска и в то же время тончайшим образом «считаться с противником», гибко реагировать, отвечать на все его действия и даже намерения отличает всех подлинно больших полководцев. В качестве примера можно указать на Суворова. Суворов, пославший перед штурмом Измаила такое послание туркам: «Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышления - воля; первый мой выстрел - уже неволя; штурм - смерть. Что объявляю вам на рассмотрение» (34, стр. 237), Суворов, начавший приказ к сражению при Требии словами: «Неприятельскую армию взять в полон» (34, стр. 580), - этот же Суворов проявил настолько большой интерес к противнику, что «неприятельскую позицию знал иногда лучше, чем сам неприятель» (34, стр. 752), предпочитал всегда борьбу с умным противником7 - черта невозможная у полководца грубо и элементарно «активного» типа - и дал классические образы «реактивного» способа ведения сражений (Кинбурн, Гирсово).
milstar: Очень поучительно с точки зрения интересующего нас вопроса изучение полководческой деятельности Наполеона. В первый период ее он показывает образцовое умение «считаться с противником». Уже под Тулоном он поразил своей способностью рассчитывать действия неприятеля и точнейшим образом предвидеть их. И впоследствии он не только советовал «при всяком положении или предприятии, прежде всего, решать задачу за неприятеля» (10, т. 2, стр. 224), но умел и сам следовать этому совету. Однако «с 1807 года, с Тильзита, он стал терять способность повиноваться ... обстоятельствам и считаться с ними. «Я теперь все могу», - сказал он вскоре после Тильзита своему брату Люсьену» (40, стр. 39). Уже в кампании 1809 года он проявляет тенденцию недооценивать противника и недостаточно считаться с его действиями. Этим в значительной мере объясняется его неудача под Асперном (51, зап. 12/VIII 1816 г. и 18, стр. 164). Обладая, по выражению Драгомирова, «чисто демонической способностью заглядывать в душу противника, разгадать его духовный склад и намерения» (9, стр. 328), он в 1812 году обнаружил полное непонимание своего противника и в результате полную перед ним беспомощность. Несомненно, что одной из причин катастрофы, постигшей Наполеона в 1812 году, явилась та черта, которую Клаузевиц охарактеризовал, как «высокомерное легкомыслие» (16, стр. 181), а сам он на острове Св. Елены назвал «несчастной верой в свою звезду и манией постоянно верить в слабость противника» (53, т. IV, стр. 158). Эта черта повлекла за собой потерю способности «считаться с противником» и, как следствие этого, потерю способности побеждать. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Продолжение. Начало в «Вестнике АВН» № 3(20) за 2007 год. 2. Любопытно отметить, что обучение английскому языку шло у Наполеона сначала не очень успешно, так что учитель был даже несколько обескуражен. Но потом дело резко изменилось: после 20-25 уроков ученик уже мог «просматривать любые книги и письменно дать понять, что ему нужно». Перелом, по-видимому, произошел с того времени, как ученик получил возможность применить к делу свои способности улавливать скрытые закономерности, классифицировать и систематизировать. 3. Это, конечно, не исключает того, что решительность является и волевым качеством. 4. Совмещение у Кутузова этих противоположных качеств, по-видимому, сбивало с толку Клаузевица, который, отказываясь понять гений великого русского полководца, основные его достоинства видит в хитрости, рассудительности, осторожности (16, стр. 90, 150) и в то же время усматривает у него «неслыханную смелость» и даже «легкомыслие» (там же, стр. 90-91). 5. Впоследствии по причинам, о которых мне еще придется говорить, гармония между этими свойствами стала у Наполеона нарушаться. 6. Выражение Клаузевица. 7. Как характерны для него слова, сказанные при Нови: «Моро понимает меня, старика, и я радуюсь, что имею дело с умным военачальником» (32, стр. 296).
полная версия страницы